– Ну, ты едешь иль до вечера собрался здесь стоять, словно нищий на паперти?
Чувство вины перед Максимом за его убитого отца никогда не покидало Княжича. Потому-то парню и сходили с рук многочисленные наглые выходки. И на этот раз Иван почти спокойно ответил:
– Ты что, учить меня собрался, где да как стоять. Ступай-ка лучше от греха подальше.
Однако Бешененок и не думал уходить. Отступив на шаг, он вперился в Ивана откровенно насмешливым взглядом. Есаул уже собрался было прогнать его, но, уразумев, что парень, в общем-то, спросил лишь о том, о чем не решаются спросить все остальные, деловито осведомился:
– А что, уже все собрались?
– За одним тобой дело стало.
– Тогда поехали, иди ворота отворяй.
– Ну вот еще, холопов, что ли, у нас мало? – заартачился Максимка.
Вскочив в седло, он привстал на стременах и звонко выкрикнул:
– Эй, мужики, чего рты раззявили, открывай казакам ворота.
В это время на крыльцо выбежала девочка. По белому пуховому платку Княжич принял ее за Елену и бросился навстречу, но, признав Аришку, разочарованно промолвил:
– Это ты.
– Я, Иван Андреевич.
Сев на поданного Бешененком Лебедя, есаул погладил кузнецову дочь по голове.
– Ну вот и все, прощай, Арина по батюшке Петровна. Разбирая конские поводья, он все ж не удержался и спросил:
– А где княгиня?
– Она давеча ногу подвернула, теперь не может с постели встать, оттого и не пришла с тобой проститься.
– Даже так? – печально улыбнулся Княжич. – Сказать мне ни о чем не просила?
– Просила.
– Так говори, что молчишь.
– А ты нагнись, я тебе на ухо шепну.
Зардевшись от смущения, Аришка обняла склонившегося Княжича и ткнулась своими нецеловаными губками в его бритую щеку.
– Вот это, больше ничего.
– И на том спасибо, – поблагодарил Иван, затем схватил Аришку под руки и, закинув ее себе на грудь, крепко расцеловал.
– А это от меня ей передай.
– Пусти, охальник, люди ж смотрят, – взмолилась девочка.
– Вот те раз? Ты что, наш уговор забыла?
– Какой такой уговор?
– Что я вернусь и на тебе женюсь, – шаловливо сверкнув своими пестрыми очами, напомнил Ванька.
Елена все еще стояла у окна. Увидев, как Иван прощается с ее младшей подругой, она сразу же вспомнила свой сон. «Как бы вещим он не оказался, и Ирина мамой сыну моему не стала», – подумала несчастная.
А бойцы знаменной полусотни славного Хоперского полка уже стали покидать княжескую вотчину. Разобравшись по двое в ряд, казаки потянулись к лесу. Княжич уходил последним. Миновав ворота, есаул невольно оглянулся. Занавеска на одном из окон колыхнулась, и Ванька сразу догадался, кто за ней стоит. Вздыбив Лебедя, он с криком «Прощай, Елена. Бог даст, свидимся» устремился за сотоварищами.
– Прощай, Ванечка, – прошептала Еленка, неотрывно глядя вслед любимому, покуда тот не скрылся среди зеленых елей.
Аришка тоже не сводила глаз с уходящего в неведомую даль белого всадника.
Ее щечки разрумянились, а сердечко ныло от доселе незнакомой, сладостной тоски. Она еще не понимала, что это и есть любовь, но уже твердо знала – нет на белом свете никого красивей и храбрей Ивана Андреевича.
ГЛАВА V.
ГОСУДАРЕВО ПРОКЛЯТИЕ
Нет зверя свирепее человека, совмещающего в себе дурные страсти и власть.
(Плутарх)
1
Поздним, еще по-зимнему холодным, мартовским вечером в станицу въехали трое всадников. Один из них, судя по добротной медвежьей шубе и бобровой шапке, человек далеко не бедный, обличьем походил на купца. Два других – молоденький парнишка и худощавый, пожилой мужик, хоть и были вооружены пищалями, но имели, скорей, холопский, нежели воинский вид.
– Кажись, приехали, – истово крестясь, сказал юнец. – А большая у казаков деревня. Нелегко будет в такой-то темени здешнего князя отыскать, – добавил он, боязливо озираясь по сторонам.
– Умолкни, нетопырь. Не вздумай при казаках их станицу деревней обозвать. Сразу же получишь по мордам, а то и вовсе казнят, – припугнул его старший собрат.
– Как это казнят?
– Очень просто, засунут в куль да в Дон свой кинут. – Так подо льдом ж еще река, – попытался отшутиться парень.
– Не боись, по такому случаю прорубь выдолбят. Их, злодеев, хлебом не корми, дай только душу человечью загубить, – глумливо заверил мужик.
– Максим Яковлевич, может возвернемся, пока не поздно? Видано ли дело – у воров искать защиты. Ермака с дружками спровадили в Сибирь и слава богу. Зачем новых дармоедов себе на шею вешать? На те деньжищи, что вы с дядюшкой на казачью справу извели, можно было бы стрельцов нанять. У меня знакомец есть – стрелецкий сотник, из дворян, не чета каким-то там разбойным атаманам, – обратился он теперь уже к хозяину.
– Полно вздор молоть, какие, к лешему, стрельцы. Будто ты, Демьян, не знаешь – запретил нам государь в державе русской набирать бойцов. Донесли уже ему наши завистники, что мы с сибирцами затеяли войну, а царь как услыхал про это, сразу впал в неистовство. Повелел вернуть казаков и впредь татар не беспокоить. Даже пригрозил в сердцах, мол, много воли взяли Строгановы. Сами кашу заварили, пущай сами ее и расхлебывают, а не смогут свои земли защитить, так я на их удел нового хозяина найду. Так что хочешь-не хочешь, а надо новых атаманов, вместо в Сибирь ушедших, нанимать. Потому-то дядя меня сюда и послал.
– Ну как знаешь, – паскудно ухмыльнулся Демьян.
– А ты зубы-то не скаль. Тоже мне, советник нашелся, – неожиданно взъярился Строганов.
– Тебя зачем на Москву посылали? Сивуху пить иль намерения государя выведывать? Чуть дядю не подвел под монастырь, да еще и ухмыляешься.
– А он, видать, окромя как с сотником стрелецким, других знакомств не смог завести. Думные бояре-то по кабакам не шастают, – съязвил парнишка.
– И ты, Семка, тоже помалкивай. Несешь что попало: деревня, князь, – передразнил юношу купец.
– Едем к церкви. Вон она, огнями вся освещена, видать. всенощная служба идет. Кольцо мне сказывал, что этот самый Княжич-атаман шибко набожен. Наверняка там его и найдем.
– Максим Яковлевич, а отчего у казака такое прозвище чудное – Княжич, – полюбопытствовал Семен.
– Говорю ж вам, человек он необычный. Своей охотою на польскую войну ходил. Там за храбрость от самого князя-воеводы Шуйского перстень драгоценный выслужил. А Княжичем зовут, наверно, оттого, что мамка у него кровей боярских, – пояснил купец.
– Одним словом, не варнак, а святой угодник, – вновь не удержался от насмешки злобный Демьян.
