Подъехав к божьей обители, путники увидели странную картину. В ограде церкви горели костры, у которых грелись замученного вида бабы с ребятишками. Все женщины, несмотря на их изодранную в клочья одежду да изможденные лики, были молоды и красивы.
– Никак, они своих наложниц в церкви держат. Это ж святотатство, – ужаснулся Строганов.
– А я , что говорил. Поехали назад, – дрожа от страха, шепнул ему приказчик.
– Назад нельзя. У меня теперь отсюда два пути – либо с воинством казачьим домой, либо с дядюшкой к царю на расправу. Ждите здесь, я скоро вернусь.
Передав поводья Семке, Максим Яковлевич довольно ловко спешился и направился к церковному крыльцу.
В самой святой обители творилось то же самое. Бабы с девками и малыми детьми вповалку лежали на полу. Одни молились на иконы, другие спали. К превеликому своему удивлению, купец увидел на лицах красавиц не страх или покорность судьбе, а искреннюю радость.
– Тебе что надобно, мил человек? – раздался за его спиной строгий старческий голос.
Обернувшись, Строганов наконец-то увидел священника. Тот сидел у самой двери на заваленной кусками хлеба и сушеной рыбой скамье, одаривая сей нехитрой снедью всех входящих.
– Здравствуйте, святой отец, – уважительно промолвил Максим Яковлевич.
– Да я не поп, а всего лишь сторож, зови меня, как все, Петром Апостолом, – сказал, вставая и подавая для приветствия свою единственную руку, облаченный в рясу старик. Заметив, как смутился гость от его столь звучного имени, он с улыбкой пояснил: – Это Ванька Княжич, еще когда мальчонкой несмышленым был, меня однажды так назвал, с тех пор и прилепилось.
– Вот его-то мне и надобно, – многозначительно изрек купец и, не дожидаясь всяческих расспросов, представился: – Я торговый человек, зовусь Максимом Строгановым. К атаману Княжичу меня Иван Кольцо прислал.
– Раз от Ваньки-черта прибыл, значит, дело твое важное, – кивнул Апостол. – Ну, что ж, пошли. Вот Ванька-то обрадуется. Они с Кольцо как братья были, покуда их пути не разошлись.
Шагая рядом со стариком, Строганов не удержался и спросил:
– А отчего у вас бабы с ребятишками в церкви обитают?
– Так это ж полонянки. Их казаки только нынче утром у татар отбили. Которые побойчей да поблудливей, к Ваньке в гости пошли, избавление свое от нехристей праздновать. Ну, а те, что поскромней да детные, здесь остались. Где ж, как ни в церкви, приютить несчастных. Такой обычай еще отец Герасим завел.
– А это кто такой?
– Наш прежний батюшка, он в запрошлом годе помер, – сказал, крестясь, старик.
Выйдя из церкви, Строганов дал знак Демьяну с Семкой следовать за ними, а сам продолжил разговор.
– И кто ж у вас теперь службы правит?
– Да Иван и правит, кому же больше-то. Он почти что все молитвы знает, как-никак попов воспитанник. Когда мамку Ванькину татары загубили, его Герасим к себе на жительство взял.
– Выходит, атаман у вас и царь, и бог, и воинский начальник? – усмехнулся Строганов.
– Получается, что так, – охотно согласился старик.
– Ну и как он, народ не забижает?
– Это ты о чем?
– Так ведь известно дело – добра не жди, коль кто один всю власть к рукам прибрал. Тот же Грозный-государь тому пример, – откровенно заявил купец.
– Тут, парень, от человека все зависит. Что греха таить, бывало, и у нас злыдни выбивались в атаманы, да недолго властвовали, тот же Ванька их и сверг. А Княжич с богом в сердце живет, все раздоры-споры по совести решает. Первым в бой идет, последним из него выходит, и всегда с победою.
– Так уж и всегда, – усомнился Максим Яковлевич.
– Всегда, – строго ответил дед.
Несколько минут шли молча. Чуя, что своим неверием в непогрешимость атамана он обидел старика, Строганов заговорил об ином.
– А с бабами как поступите?
– Как обычно, откормим малость да по домам спровадим. Ну, а тем, которые остаться захотят, мужей найдем, за этим дело не станет. Женки на Дону в цене.
– И что, бывает, остаются? – снова не поверил купец.
– У нас по-всякому бывает, на то мы и казаки, – с достоинством изрек Апостол Петр и, указав единственной рукой на блеснувшие впереди огни, радостно добавил: – Ну, вот мы и пришли, сейчас гульнем на славу.
Пройдя еще десятка три шагов, они остановились у распахнутых ворот усадьбы, весьма похожей на те, в каких живут на Московии дворяне-однодворцы. Из окон дома лился яркий свет, и доносились хмельные голоса. Заметив, как стушевались его спутники при виде атаманского жилища, и впрямь похожего на разбойничий вертеп, Апостол ободряюще сказал:
– Не бойтесь, Иван гостям не сделает худого. Напоит, накормит да на ночлег определит. В крайнем случае, если хари ваши ему шибко не понравятся, на конюшню спать отправит.
Переступив порог, Строганов увидел сидящих за столом станичников. По обилию посуды на столе и пустующим скамейкам он догадался – большинство гостей уже ушли, остались лишь избранные. Дорогая одежда, украшенное золотом с каменьями оружие припозднившихся гулеванов красноречиво свидетельствовали о том, что это не простые казаки, а старшины. Скромней всех выглядел обосновавшийся в красном углу, под образами, парень лет двадцати с небольшим. В белой, шелковой рубашке, с таким же белым, без единой кровиночки лицом, молодой казак явно выделялся среди своих собратьев. Шея его была повязана окровавленной тряпицей, и разобрать, с чего он такой бледный – с перепою или от пролитой крови, не представлялось возможным.
Сам не зная почему, Строганов решил: «А ведь это и есть тот самый Ванька Княжич, про которого Кольцо мне сказывал», – и не ошибся.
2
Год назад по возвращении из Москвы первый есаул Хоперского полка был избран атаманом в родной станице. Не сказать, чтобы все этому возрадовались. Нашлись такие, которые кричали на казачьем круге:
– Окститесь, братцы. Да он нас с потрохами царю продаст. Глазом не успеете моргнуть, как в стрельцах окажитесь. У него ить как – караваны купецкие грабить не моги, ногайцев с крымцами без государева указа не трогай, а чем хлеб насущный станем добывать? Поневоле в царево войско наймешься.
И все же выбрали Ивана. Отчасти за заслуги пред казачьим братством, а отчасти потому, что выбирать особо стало не из кого. Чуб погиб, Кольцо да Пан с Барбошей к Ермаку ушли, из Безродного песок от старости сыплется. Не поставишь же над собою кого-то из старшин, ничем не отличившихся, это значит себя не уважать.
– Ну все, теперь хлебнем дерьма, – ворчали недовольные, покидая майдан. То были в основном приспешники Рябого и бывшие дружки Захара Бешеного, испугавшиеся Ванькиной мести. Однако опасения их не оправдались.
Оказавшись у власти, Иван повел дела по справедливости, не делая различий меж дорогими сердцу хоперцами и прежними врагами, а Лукашка Лиходей да Максимка Бешеный сделались его ближайшими сподвижниками наравне с Лунем и Разгуляем.
