– А ты далеко ли навострился?
– Будто сам не знаешь.
– Знать не знаю, но догадываюсь.
– Тогда считай, что угадал.
– И долго тебя ждать?
– Я ж уже сказал – через пару дней вернусь.
– А если не вернешься, – усмехнулся Митька, – что нам прикажешь делать?
– А вот это тебе решать, ты ж за атамана остаешься, – тяжело вздохнув, ответил Княжич.
– Что это с ним, к Еленке направляется, а какой-то шибко невеселый, – встревожился Митяй и предложил: – Может, мне с тобой поехать, иль Максимку вон с собой возьми.
– Ну конечно, только этой наглой хари мне там недоставало, – возразил Иван. – Нет, брат, одному мне проще будет.
– Как знаешь, просто я к тому, что хоть Москва и недалече, но места здесь очень неспокойные, вдруг лихие люди встретятся.
– Коли встретятся, так им же хуже, – с угрозой в голосе заверил Княжич и в глазах его блеснули отчаянные искорки.
Да нет, пожалуй, с Ванькой все в порядке, успокоился Разгуляй.
– За два дня-то обернешься?
– Обернусь, мне бы только на дитя взглянуть.
– А как с Еленкой?
– Не знаю, может быть, она меня и видеть не захочет.
– Ну, это вряд ли. Полагаю, на сей раз княгиня тебя из коготков своих так просто не выпустит. Материнство, оно не только умелости в любви, но и мудрости бабам придает. Княгинюшка твоя наверняка средь стариков так истосковалась, что со слезами будет умолять остаться, иль за тобой в Сибирь увяжется.
– За что ты так ее не любишь? – нахмурился Иван.
– Скажешь тоже, разве можно Елену не любить. Аль я не казак? – искренне возмутился Митька. – Только не моя она женщина, я это сразу понял, а вздыхать да слюни распускать – увольте. Я ведь не Игнашка Добрый, а Разгуляй, – с гордостью изрек лихой хорунжий и тут же ласково прибавил: – Еленка девка славная и шибко боевая, такая и в Сибири не пропадет. Послушай, Ваня, моего совета, забирай ее с собой.
– А дите? – взволнованно спросил Иван.
– А что дите? Меня вон мамка посреди степи, на обозной телеге родила, и ничего – произрос, как видишь.
– Ладно, поживем – увидим. Еще неизвестно, как у них дела идут с князем Дмитрием, и вообще, что в имении Новосильцева творится, – по-прежнему с тревогой в голосе ответил Княжич.
– Так все-таки, может, вместе поедем?
– Нет, не надо, – заупрямился Ванька. – Чай, не на войну, а на свидание с любимой отправляюсь.
Несмотря на все свое звериное чутье, он не догадывался, что именно в стенах Еленкиного дома даст самый страшный в своей жизни бой.
– Ну, не надо, так не надо. Игнату с Лысым поклон передавай да долго не задерживайся. Ждем три дня, коль не вернешься – сами за тобой придем, – стал напутствовать хорунжий атамана. Тот уже собрался было ехать, но его окликнул Бешененок:
– Постой!
Вынув из седельной сумы полкаравая хлеба, Максимка покрошил его в подол своей посеребренной кольчуги, и со словами «Сам не жравши несешься к своей литвинке, ну и черт с тобой, но коня-то покорми» подал угощение Лебедю. Жеребец сердито фыркнул, однако, почуяв шеей успокаивающее поглаживание хозяйской руки, в один миг слизнул подачку.
– Счастливый Ванька, – восторженно сказал Максим, кивая Княжичу вслед.
– Не завидуй. Любить красавицу, оно, конечно, соблазнительно, но уж шибко хлопотно. Тут колечком иль монистом, как ты давеча с полонянками, не отделаешься, им всего себя отдай, – назидательно изрек Митяй.
– Это ты к чему клонишь? – не понял Бешененок.
– О Елене, ясно дело, говорю. Он же к ней отправился. – И ты туда же, – рассмеялся юноша. – Я на Лебедя завидую. Да все Ванькины Еленки с Машками хвоста его не стоят. Он же умный, словно человек, и преданней любой собаки.
Хорунжий тоже скупо улыбнулся, но с тревогой в голосе промолвил:
– А все-таки зря Иван никого не взял с собой.
– Да не бойся, ну что с ним может приключиться.
– Я, – Максимка, давно уж ничего не боюсь, окромя чумы да нищей старости, но за Ваньку опасаюсь. Приедет, а на месте вотчины лишь головешки торчат. Как тогда?
– Тогда уж не за Камень, а на Москву пойдем, воевать с самим царем. Княжич, он такой, с него и это станется, – пошутил Максим, не ведая, насколько в его шутке велика доля истины.
12
Верстах в двух от поселения дорога уходила в дремучий лес. Оказавшись в одиночестве средь вековых могучих елей, Княжич ощутил не то чтобы страх, но какое-то душевное волнение, а тут еще и Лебедь спотыкнулся.
Это не к добру, решил Иван и глянул под ноги. Увлеченный мыслями о предстоящей встрече с Еленой, он сразу не заметил, что снег вокруг изрыт копытами коней. Судя по всему, не так давно здесь проходил большой, не менее сотни всадников отряд.
«Интересно, что царевым людям в Коломенском монастыре занадобилось, видать, грехи замаливать отправились, – подумал Ванька и вздрогнул от недоброго предчувствия. – А вдруг это каратели грабить вотчину князя Дмитрия пошли?»
На какой-то миг он даже захотел вернуться за товарищами, однако тут же передумал:
– Сразу надо было всей ватагой идти, а теперь уж поздно. Еще подумают, что струсил атаман.
Смири казак свою гордыню, глядишь, Еленка бы осталась жива, а царствие Ивана Грозного могло б закончиться на год раньше. Но Княжич не был святым угодником, он был всего лишь человеком с присущими людскому роду слабостями.
До свертка к Новосильцевской вотчине атаман добрался на закате солнца. След, оставленный прошедшим до него отрядом, тянулся дальше, в сторону Коломны, и Княжич малость успокоился, а, увидев в ельнике приметную тропу, даже ругнул Игната:
– Тоже мне, охранник выискался. Нынче же велю, чтоб снег взрыхлили да валежником присыпали.
На въезде в просеку Лебедь жалобно заржал, как бы говоря хозяину:
– Давай уйдем отсюда. Чую, беда нас ждет, – но тот не внял его предупреждению, и конь покорно двинулся навстречу своей погибели.
13
Миновав перелесок, Княжич оглядел знакомые места. Тут было все по-прежнему – слева поле, справа озеро, а за озером виднелся княжий терем, обнесенный невысоким частоколом. Сердце Ваньки радостно затрепетало – раз усадьба в целости-сохранности, значит, и с хозяйкою ее ничего худого не могло случиться. Взбодрив коня лихим разбойным свистом, он понесся сломя голову к воротам, да не по тропе, а прямиком по льду. Уже у берега Лебедь снова оступился на зеркальной глади и Иван едва не вылетел из седла. В тот же миг последние лучи заката полыхнули так, что украшавшие ворота железные звездочки, как огромные рубины, заиграли кроваво-красным блеском.
– Да что ж это такое? – прошептал бесстрашный атаман, осеняя себя крестным знамением. При всей своей отчаянной храбрости Ванька был изрядно суеверен. – Неужто что неладное с Еленкой приключилось. А вдруг она, как ее мама, в родах померла?
