– Постой-ка.
Подойдя к Ивану, Петр Иванович проникновенно вымолвил:
– Приглянулся ты мне, парень, поэтому желаю напоследок дать совет, не как начальник-воевода, а как старый человек, который много пережил, и плохого и хорошего в избытке видел. Я тут кое-что разузнал о тебе, свет-то не без добрых людей и уж тем более не без доносчиков. И про мать твою боярышню, и про отца, и даже про ногайскую княжну мне ведомо. Так вот, Ваня, брось эту блажь с какими-то там поисками. Никого ты не найдешь, разве только кол на зад свой непоседливый. Отправляйся-ка лучше на Москву. Ведь удача сама в твои руки плывет, так хватай ее покрепче, она девка-то капризная. Дураком не будешь – через годдругой не полковником, атаманом всего донского войска станешь, да не горлопанами избранным, а самим царем назначенным. Ну а теперь ступай.
На следующий день Хоперский полк, забрав с собой всех раненых, двинулся к родным станицам. Его молодой предводитель был задумчив и молчалив. Терзали Княжича сомнения, какой же выбрать путь: собрать ватажку преданных бойцов да двинуться на туретчину иль поехать с Новосильцевым в Москву.
Поначалу есаул разгневался на Шуйского. Не шибко падкий на лесть, Иван без особого труда уразумел, что если внемлет совету воеводы, то тут же станет отступником-предателем, арканом, которым царь и его прихвостни вознамерились стреножить вольное казачье братство. «Про маму, сволочи, прознали. Теперь осталось заманить меня в Москву да в дети боярские определить. А там оглянуться не успею, как поставят во главе стрельцов и отправят приводить станичников царю в покорность. Того ж Кольцо прикажут изловить и повесить. Нет, не удастся вам Иуду сделать из Княжича».
Но сейчас он лишь печально улыбнулся, припомнив мудрый взгляд Петра Ивановича, похоже, тот действительно желал ему добра, хотя, конечно, по-своему, по-княжески. Впрочем, это ничего не значило. «Ну какой с меня боярин? Человеку с совестью нет места среди власть имущих. Вон, Новосильцев – настоящий князь, и все одно, как белая ворона в их клубке змеином, а про меня и речи быть не может. Так что незачем мне ехать к государю на смотрины», – окончательно решил Иван.
Но судьба-злодейка распорядилась иначе.
ГЛАВА II.
ЛЮБОВЬ И РАЗЛУКА
То берег, то море, то солнце, то вьюга,
То ласточки, то воронье.
Две вечных дороги, любовь и разлука,
Проходят сквозь сердце мое.
(Б.Ш. Окуджава)
1
– Атаман, дубрава впереди. Давай-ка я поеду, погляжу, не затаилась ли там какая нечисть, – обратился к Княжичу Лунь. Видимо, Андрюхе стало скучно. Не найдя достойных собеседников в задумчивом Иване да дремлющем Игнате, он решил развлечься по-иному. Ванька с укоризною взглянул на баламута, но все же посмотрел вперед и невольно насторожился. Смутила его стайка явно кем-то потревоженных птиц, что взметнулась над кудрявыми верхушками дубов.
– Сейчас проверим, – ответил есаул, загораясь радостным волнением. – Игнат, попридержи братов. Ежели в дубраве впрямь засада, пусть думают, будто нас всего лишь двое, – приказал он враз согнавшему дремоту сотнику.
Как только казаки подъехали к опушке, они услышали воинственные крики и лязг оружия.
– Дуй за подмогой, а я покуда разузнаю, что к чему, – распорядился Иван.
Лунь обиженно насупился, но покорился. Перечить Княжичу в бою себе дороже, в лучшем случае плетью стеганет.
Сам есаул, искусно прячась за могучими дубамиколдунами, двинулся вглубь дубравы. Вскоре его взору представилась поляна, на которой действительно шел бой. Впрочем, бой уже почти закончился. В пожухлой траве лежало около десятка пробитых стрелами мертвых тел, судя по одежде, это были шляхтичи, а ватага татарвы наседала на уцелевших смельчаков, решивших умереть, но не сдаться. Их было двое: высокий седой старик и женоподобный юноша. Встав у опрокинутого возка, они из последних сил отбивались от озверелых ордынцев.
Дрались татары с ляхами, как те, так и другие, православному враги. Однако Княжич перестал бы быть Ванькой Княжичем, если б не вступился за слабого. Уже вынув пистолеты и взводя курки, он вначале услыхал знакомый голос, а затем и увидал своего знакомца – мутноглазого, белесого бородача. На сей раз тот был без волчьей шапки, лишь окровавленная повязка скрывала след, оставленный Ивановым булатом.
2
Прав был Княжич, сравнивая Анджея с дерьмом, которое не тонет. Выскользнув из Ванькиной руки и окунувшись в воду, Вишневецкий сразу же очнулся. Не поднимая головы, он медленно поплыл по течению. Когда шум боя остался позади, князь скинул с себя халат и что есть силы начал грести к берегу. Цепляясь за какие-то коренья, Вишневецкий кое-как взобрался на крутояр. Снизу раздавались радостные вопли татар.
Превозмогая боль в порубленной руке, Анджей поднялся на ноги и увидел, что его разбойники настигли лазутчиков. В порыве ярости он было вознамерился вернуться к броду, чтоб собственноручно отрезать кучерявую голову своего обидчика, но тут же передумал и, как оказалось, очень вовремя. Со стороны вражеского берега ударили выстрелы, а вылетевшие из темноты казаки принялись безжалостно рубить ордынцев.
– Да туда вам и дорога, – подумал Вишневецкий. Причин впадать в тоску по своим убиенным душегубам у князя не было – все шло, как задумано. Истребление подвластной ему татарской хоругви освобождало Анджея от ненужных свидетелей. Теперь ни королю, ни Радзивиллу не у кого будет дознаться о его былых и будущих грехах. Утирая кровь со лба, он дотронулся до саднящей раны и, скрипя зубами, злобно прошипел:
– Ну погоди, казачья сволочь, еще свидимся, – в глубине души прекрасно понимая, что новая встреча со столь ловким да удачливым врагом не сулит ему ничего хорошего.
Глянув напоследок, как схизматы добивают брошенных им на произвол судьбы разбойников, благородный душегуб направился искать себе коня, добыть которого оказалось совсем нетрудно – много их бродило вдоль берега, напрасно дожидаясь своих павших под ударами казачьих сабель хозяев.
Слепа удача, оттого, наверно, и сопутствует злодеям нисколь не меньше, чем добрым людям. Уже к рассвету Вишневецкий беспрепятственно добрался до древнего кургана, возле которого ждал его Амир, а вечером того же дня неожиданно напал на след Елены.
На ночевке в захудалой деревеньке Анджей услыхал, как один из истязаемых мужиков сказал своему собрату по несчастью:
– А ты со мною спорил, говорил, мол, шляхта хуже татарвы. Литвины-то и пальцем никого не тронули, даже за харчи расплатились.
Лучше б бедолаге не говорить этих слов. Не прошло и нескольких минут, как он уже стоял на горящих углях и, визжа от боли, рассказывал о том, что накануне в деревню наезжал отряд литовских шляхтичей в двенадцать душ. За старшего в нем был высокий, седой старик, которого все называли полковником. Вели себя литвины степенно, а напоследок долго расспрашивали о дороге на Москву.
– Они это, я сердцем чую, – обрадовался Вишневецкий.
