Эпизод с зажигалкой, помню, меня просто добил.
– Где, черт возьми, огниво? Вечно с этими зажигалками какая-то беда.
– Сейчас, сейчас. У меня где-то была вторая, – и уже ведь встает, тянется куда-то к брюкам, к вешалке. А тот даже не смотрит, шарит глазами по столу, чего-то там тарелки, бутылки двигает. А все будто замерли. И оба щелкнули зажигалками одновременно.
Когда утром собрались у кого-то в номере, утомленно, но весело приходили в себя и разговор случайно скользнул на тех двоих, общее мнение было одно – оба просто достали. Один – свинья, другой – ничтожество.
Я иногда вспоминал тот эпизод. Ещё до того как вышла вся эта история с Ольгой и вообще не в связи с ней. И мнение мое постепенно менялось. Нет. Не были один из них свиньей, а другой ничтожеством. Странно вели себя? – ну уж как могли… Оба любили. Но один позволил себе быть счастливым за счет другого и счастье его было теперь было омрачено вечным неудалимым пятном, упреком, укором, болью, источником отравы, тем, что могло в конце концов все испортить… Другой, для которого вся жизнь, всё вокруг сбежалось теперь в одну-единственную точку, и точка эта была потерей, была подобна черной дыре, всё втягивающей, не оставляющей вокруг ничего, приковывающей к себе абсолютное внимание и не дающей ничего взамен, опустошающей, бездонной, бесконечной, изо всех сил пытался сохранить хоть какую-то связь со своим прошлым… пусть и так странно… опосредованно… через другого. Но для него это была самая короткая и сильная связь с ней. Связь через человека, которого она теперь любила, считала самым близким и родным… Кто ещё мог теперь больше знать о ней? О том, что думает, чего ждет? Хоть что-то услышать, узнать о ней: собираются на отдых… ходили в театр… приглашают кого-то в гости…
Иногда мы с Ольгой возвращались к этой истории. Она, кстати, ничем хорошим не закончилась. Представляли… ведь у них оставались дети, какое-то имущество ведь было… наверное, один как-то передавал через другого какие-то просьбы, ещё что-то… встречались ведь, наверное… вдвоем? втроем? А если вдвоем, то как относился к этому другой? И оба мы думали, что все это черт те что…
Вор и обокраденный… вознесенный и раздавленный… любимый и брошенный…
Нет, мне повезло… Бог милостив… мы избежали встречи, и Ольга ещё тут…
ОТДЫХ. У турникетов я подгадываю удобный момент, чтобы оказаться на креслах один. Не хочу никого видеть и ощущать рядом. Побыть одному. Расслабиться на эти семь минут. Дышать полной грудью. Сказать вслух, пусть и в пустоту, пусть она не услышит, но сказать… сказать… обратиться к ней… слова материальны… может, долетят?!
В последний момент через турникет протискивается высокий мужчина. Я узнаю в нем нашего попутчика по самолету и автобусу. Того, со сломанной рукой. У них тоже была большая и шумная компания. Разве что немного постарше нас в среднем. Честно говоря, не ожидал, что он будет кататься. Руку он держит далеко на отлете – там, видно, какие-то специально наложены всякие гипсы, шины, что там ещё делают? Но вот поди ж ты… катается человек. Наверное, вполне счастлив…
Он узнает меня. Разговор неизбежен – и это застает меня врасплох. Я понимаю, что не выдержу, голос обязательно надломится, ком уже подкатил и застрял, перекрыв горло. Только мычание я могу издать, только боль плеснуть. Я хотел побыть один.
Достаю сигарету. Наверное, тут я один из немногих, кто курит на подъемнике.
Мой сосед приглашает к разговору – ничего не значащее восклицание про солнце. Я что-то мычу. Он развивает тему. Что-то вроде того, что уже десять дней стоит исключительная погода, что это большая редкость для гор, что уже больше двадцати лет он ездит кататься в Альпы и может сказать точно – пять дней солнца подряд и не больше, что Австрия не в пример Франции значительно холоднее и сумрачнее, там, например, всегда хочется пить глинтвейн и сидеть в кафе, а во Франции холодное пиво и загорать на солнышке, но склоны в Австрии более ухожены, а зато здесь длиннее, а вот в Андорре…
Мы поднимаемся все выше. Лес реже. Ели по бокам канатной дороги все ниже и наконец совсем заканчиваются. Теперь передо мной только снег и небо. Белый-белый снег и синее-синее небо. Бесконечное. Оно меняет свои оттенки от одного горизонта к другому – от бледно-голубого справа, там, где солнце, до сочного синего на противоположной части. Совершенно чистое небо, совершенно чистый снег.
Вы не нужны мне. Вы не дарите мне радости. Вы – другой мир. Мне нет места в нем. Мой ком рвется наружу. Только сосед не позволяет мне закричать. Но я верю. Когданибудь раздастся мой последний вздох, и боль покинет меня. Тогда я вернусь к вам небо и снег, снова буду радоваться, и предчувствие счастья наполнит меня. Я буду ждать каждый новый день, каждый час, каждую новую встречу, а пока…
…пока надо подкинуть моему соседу новую тему, и я спрашиваю, что у него случилось с рукой. Выкидываю сигарету, закрываю глаза. Ещё пару минут я могу побыть внутри себя… снег… небо… что за жизнь такая проклятая, а?!
Смутно долетают фрагменты истории… Новый год… Болгария… какая-то ложбина… снег подтаял на одном из склонов, аж до земли… лыжи стали… бросило на противоположный склон… там лед… боль жуткая… ключица в двух местах, предплечье… а если сейчас упасть, то вообще… а ведь говорил же себе, Володя, что посмотри, посмотри сперва трассу, пройди разок не торопясь… так всегда и бывает…
Когда мы сходим с подъемника у меня одна забота – не помешать ему. Моих никого нет. Они за перевалом, решили подняться на самую вершину и там устроить фотосессию. Это не для меня. К тому же обратная дорога – сплошь синие перекаты.
Мы двигаемся вниз. Володя держит обе палки в одной руке. Он идет на высокой скорости, не очень частыми дугами, почти прямо. Работает только ногами. Я не без труда поспеваю за ним. Интересно, как бы он шел если бы не осторожничал из-за травмы?! А хотя… фанат он… наверное, так же и шел бы. Несколько поворотов – и он уже у переката…
Весь спуск проходим на одном дыхании. На более-менее пологом участке мне, чтобы догнать его, приходится идти по прямой. Ноги наливаются усталостью, и я чувствую, что непроизвольно распрямляю колени. Наверное, надо на сегодня заканчивать.
На очередном, довольно крутом уклоне, его подрезает сноубордист – у них вечно проблемы с управлением. Тормозить невозможно, и Володя резко сдает в мою сторону. Я сдаю вправо и выскакиваю на льдистый участок, в конце которого небольшой трамплин. Пугает не столько лед, сколько этот трамплин – я никогда не прыгаю. Пытаюсь «облизать» его ногами, но чувствую, что взлетаю. Группируюсь как могу, но явно делаю что-то не так. При приземлении заваливаюсь назад, чтобы не упасть опираюсь на сжатый кулак… лыжи уходят на канты… снег… брызги обжигают лицо… почти ничего не вижу… Меня слегка разворачивает поперек склона, к тому же скорость сброшена, и я потихоньку вытягиваю себя в стойку… на ходу кое-как смахиваю с очков снег и, не останавливаясь, спускаюсь уже до конца…
Капли на лице, ветер, тяжесть в ногах, но я доволен.
Внизу Володя извиняется передо мной, чертыхается на сноубордиста. Я смеюсь в ответ, что хорош бы я был, если бы после рассказа про Болгарию налетел на него. Кто-то от столиков у кафе окликает его. Он приглашает меня с собой. Сейчас я с удовольствием побуду в компании…
