Обречённые обрели звуковое зрение и ползли к убегающей воде. Нет, они ошиблись, ведь вода приближалась, окропляя их сыростью и каплями, падавшими с потолка.
Прежде чем продвинуться вперёд Атрид ощупывал руками все пространство перед собой, но это были камни и он полз, Окса тоже раздвигала руками, касалась его конечностей, будто боялась остаться одна в вечном мраке, сразу делала рывок и иногда лбом тыкала в его голые ступни. Эти соприкосновениями они ощущали свою связь и будто вели приятный разговор.
И вот руки Атрида окунулись в прохладную влагу, он обнял ручей, и вода пролилась сквозь пальцы, приятной текучей жидкостью приветствовала затерявшихся мучеников подземелья.
Они умылись родниковой свежестью, поцеловались молодостью и вновь воспрянули духом. Теперь путь только вверх откуда стекает вода, так теоретически рассчитал капитан, хотя кому известен пещерный лабиринт с его тупиками, затейливыми кроссвордами ходов и двойным дном пещерных этажей.
Но дорога, по бегущей воде, оказалась невыносимой, холод просто скрутил их тела, превратив в дрожащие безумие. Но слепой случай, а точнее воздушный объём, толкнул Атрида подняться во весь рост и он догадался, что узость пещерного хода иссякала, они попали под высокие своды. Окса уже стояла рядом, мокрая, нервно рыдающая облегчением, будто они уже вышли на свободу. Нет, просто ей невмоготу стали движения и горизонтальное положение пресмыкающихся тварей.
– Всё будет хорошо! – успокаивал Атрид девичью неспособность змеиного ползания.
Но путь на двух ногах оказался ещё сложнее и труднее, ведь ступни постоянно проваливались в какието ямы, щели, цеплялись за неровности, спотыкались за бугры и камни. Теперь падения на пол стали часты и естественны. Выручал ручей, где они обмывали синяки и шишки, прикладывали водой холодные компрессы.
* * *
Утром вождь Вир, набрав приношение Богини Девы из золотых монет, серебряных фигурок греческих богов и героев, захваченных в пиратских схватках, направился к перевалу, где было Главное капище тавров. У входа на горную тропу вырос многовековый дуб с раскидистой кроной, ему тоже поклонялись тавры.
Вир встал на колени, приложил ладони ко рту и три раза проухал, как филин, обращаясь к Духу Гор. По поверьям тавров, чтобы вызвать благословения Духа Гор, нужно ему поклониться, и тогда легка и быстра будет дорога в горах. Дух Гор жил повсюду – в кронах раскидистых деревьев, в толстых стволах, в чистых родниках, в цветах и травах, в рубленом рельефе скал, где можно было отчётливо увидеть его лик. Могучий, великий, с мшистой бородой, с проницательным взглядом голубых глаз тавры видели в Духе Гор образ человека, заворачивающего в облачные оранжевые одежды или прозрачные тучки, стелющиеся над ущельями и скалистыми утёсами.
Когда Дух Гор гневался, то густые и непроницаемые туманы обволакивали горы и лес, закрывали глаза горцев-охотников непроницаемой пеленой, не давая им успешно охотиться или спутывая тропы и дороги для идущих по ним.
Тавры аккуратно приносили дары Духу Гор головы убитых животных, рога и копыта, оставляя их на вершинах гор и скал, где Дух Гор любил отдыхать, созерцая и любуясь горными далями, сохраняя в своём сердце великое и чистое чувство, рождённое только родиной. Он обводил взглядом её величавый и волнистый простор, встающий божеским вдохновением из морской синевы.
А сейчас вождь Вир просил разрешения Духа Гор, чтобы пройти по горной опасной тропе к святилищу. Откуда-то издалека раздался желанный ответ – уханье филина. И тогда Вир пустился в путь.
И вдруг перед ним из скальной расщелины вылезли две фигуры – полуголые, покрытые ссадинами, царапинами, синяками, но счастливые и радостные, будто они пролезли под Понтом и оказались в родном городе Атрида – Гераклеи Понтийской. Буйство молодое объяло влюблённых, сомкнувших свои крепкие объятия в страстных поцелуях.
– Окса лазореокая, златой Афродите подобная ликом, я люблю тебя больше жизни! Жестокие испытания мы выдержали и вышли победителями. Теперь душа и думы связаны только с тобой, с твоей нежностью и красотой!
– Артемид, судьба моя! Как я счастлива, что встретила тебя! Мы проплыли, проползли, прошли полмира, сквозь дикий голос катастроф и препятствий рождалась и крепла наша любовь. Моя дальнейшая жизнь невозможна без тебя!
Взрыв любовного восторга лился из уст ангельских голубков, спасшихся от смерти и вырвавшихся из могильного плена пещеры. Гимн любви гремел на разных языках чистым голосом, милым зовом, но разве это помеха для пылающего жара молодости. Ведь в словах любви звучала мелодичная музыка, доступная только слуху навечно соединившихся сердец.
От этой сцены суровый Вир опешил, отцовская радость горячей волной объяла его, что дочь жива, и тут же он увидел её, запретную законом тавров, любовь к заклятому врагу – чужестранцу. Что делать, как поступить вождю тавров – казнить или нарушить обычай и помиловать греческого моряка, ведь его любимая дочь сблизилась с чужим из их рода? Вождь и отец соединились в одном лице? Мудрость и муки! Страдания и счастье! Суровость и сострадание!
Ответ пришёл сам по себе. Счастливая Окса бросилась на шею отца, обнимая его и заливаясь слезами, а греческий муж встал на колено и с достоинством склонился перед вождём тавров, прося пощады и руку прекрасной дочери.
Скрепя сердце вождь произнёс: – Идёмте на перевал и поклонимся Богине Девы, там Всемогущий шаман восславит ваш обряд венчанья!
Под сладкий шепот лесов и серебряный говор ручья, свадебный кортеж из трёх человек и собаки Крейза, медленно стал подниматься к Главному и Горному святилищу тавров, стоящему на перевале у самой высокой горы Тавриды.
Застыли каменные горы, синея, восходят до небес, плывут величием вокруг, на них шумят леса, цветы и травы пахнут утренней росой и свежим духовитым ароматом, и путники усталые бредут.
Красой лица, добротой души блистала дочь вождя. Прелестней не было в горах. Пылающий румянец на щеках, златые кольца вьются по плечам и очи бледноголубые, подобны луговым лепесткам на перевале.
Лик спокойный и суровый был у её отца, предводителя тавров, и все подчинённые робели перед ним, а чужестранцы от страха млели и дрожали. И родина вошла в его сердце чудесным и счастливым краем, которой он гордился и берёг от нападений и набегов врагов.
А греческий моряк глаза, горящие любовью, не спускал с девушки-судьбины. С улыбкой льстивой и покорной на устах, склонялся он перед таврским вождём. Сам статный, вдохновенный, как гомеровский стих, таил в себе ум, опыт и навыки морского кормчего, где важными всегда стояли – дипломатия и терпение. Он высок, красив, приятен своим обличьем.
Пёс по имени Крейз оказался белым, лохматым и громадным волкодавом, встречавшим грудью волчьи стаи, охраняя овечьи стада. Послушен был только Виру, хозяину и кормильцу.
Впереди открывалась узкая полоска земли, пустынная с крутыми откосами и обрывами, соединявшая два высоких нагорных плато. Будто полуобнажённая гибкая Окса крепко, двумя раскинутыми руками, держала любимых – отца и Артемида. Буковый лес, одевший склоны, нависал над ущельями, стекающими по обе стороны перевала.
