– Вы сможете контролировать и рабочих, и его. Лично.
– С вашими этими… мертвяками… за моей спиной?
– Что? – Костей повернулся к ней и нахмурился. – Откуда вы знаете?
– Его светлейшество первый советник был так любезен, что просветил меня на сей счет, – скривила Серафима губы в гримасе отвращения – неизвестно, правда, в чей адрес.
– Мы еще побеседуем с его… светлейшеством… об этом, – мрачно пообещал Костей, и продолжил: – Видите ли, ваше величество, за последние два-три дня я был настолько поглощен вами и вашими делами, что на свои дела времени вообще не оставалось. И поэтому сейчас для меня проще привлечь к ремонту сотню мастеровых, чем изменять мой замок при помощи магии. Простите, но я помню, сколько у нас ушло времени на одну вашу комнату…
– А у меня их там еще две, очень мило, что вы об этом напомнили! – оживилась Серафима. – Я подготовлю пару-тройку дюжин проектов, и мы на практике проверим, который…
– Потом? – жалобно взглянул на нее царь. – Можно мы займемся этим потом? У меня так много дел…
«Если кто-то попал в ловушку один раз, то почему бы ему не свалиться в ту же самую яму повторно?» – решила царевна и закинула наживку:
– Все дела и дела… – разочарованно повела она плечами. – А я только было подумала, что ваша магия всесильна…
– Всесильна, – поспешил подтвердить царь. – Но всему есть пределы. Если вы имеете хоть малейшее представление о том, как магия действует…
– Нет, – заинтересованно встрепенулась Серафима. – Не имею. Не могли бы вы рассказать мне, ваше величество? Я, конечно, всего лишь простая царица, и не пойму и сотой доли того, что вы мне поведаете, но это, наверное, так увлекательно, так захватывающе, так… мужественно – быть магом!
Костей набрал полную грудь воздуха
[7] и гордо поднял голову:
– Всегда приятно встретить человека, способного оценить гения по достоинству. Пойдемте, ваше величество – я покажу вам наши лаборатории. Это должно произвести на вас неизгладимое впечатление.
«Если кто-то попал в ловушку один раз, то второй раз он туда уж точно свалится, если у него мозгов не больше, чем у быка, и думает он о том же», – мысленно ухмыльнулась Серафима и с готовностью поднялась с места.
– Пойдемте, пойдемте скорее. Мне так не хотелось бы отвлекать вас от ваших неотложных магических дел, я понимаю – ноблесс оближ!
– Что?… – Костей, уже начинавший было приподниматься со стула, завис. – Я не расслышал… Кто что должен облизать?
– Облизать? – изумилась царевна. – Кто что должен…
И тут ее осенило. Если предоставлялась возможность совместить приятное с полезным, то почему бы ей не воспользоваться?
– Ах, вы об этом! – игриво махнула она ручкой. – Экий вы шутник! Ха-ха! Я сказала – «ноблесс оближ». Это значит «положение обязывает» по-шантоньски.
– А причем тут Шантонь? – Костей продолжил подъем и перемещение, но вопросов у него меньше не стало.
– Видите ли, ваше величество, требования этикета таковы…
– Это опять он! – злобно блеснул единственный глаз царя.
– Да, – сухо констатировала Серафима. – Это – часть правил. Все благородные люди нашего круга должны употреблять в своей речи иноземные слова.
Костей хотел буйно возразить, пока не поздно – от воспоминаний об уроках этикета за столом он еще не перестал просыпаться ночью в холодном поту, но ссылка на некий «наш круг» избранных остановила его. И поэтому он просто спросил:
– Зачем?
– Чтобы показать всем, что они благородные. А иначе как другие, неблагородные, об этом узнают? А еще это делается, чтобы другие благородные люди нашего круга видели, что вы тоже к этому кругу принадлежите.
– Это как пароль?
– И отзыв.
– И что… благородные люди нашего круга… должны говорить? Напомните мне, я что-то подзабыл… немного…
– С удовольствием, – расплылась в хитрой улыбке царевна. – Запоминайте. В нашей речи встречается великое множество случаев, когда вместо простого и понятного неинтересного слова родного языка можно с блеском употребить такое заковыристое иноземное, что сами иноземцы будут десять лет думать, и то не догадаются, что мы хотели сказать…
К тому времени, когда они подошли к Пауку, Костей уже потихоньку начинал жалеть о том, что вообще когда-то захотел стать повелителем мира.
– …Нервюра – это очень нервная женщина. Например, я. В балагане на канате кувыркаются не скоморохи, а экслибристы. На стенах наших залов у нас будет роспись – по-художественному это называется «стенография». Если вам нездоровится, то вместо того, чтобы, как простолюдины, вульгарно сказать что вы съели что-нибудь не то, человек нашего круга скажет, что у него кишечное расстройство желудка. А если зашла речь о том, что кто-то утонул, мы скажем, что произошла утопия личности. Также никогда не говорите, что вы что-то забыли – благородный человек произнесет «склероз памяти», а не «забывчивость». И «я наблюдал виртуальные оптические явления», а не «мне показалось»…
На Костея больно было смотреть. При последнем пассаже он страдальчески сморщился в полной уверенности, что с минуты на минуту у него произойдет склероз расстройства виртуальной личности, но только и смог произнести, что:
– Какой кошмар…
Лукавая царевна оживилась как костер, в который плеснули керосина.
– А для этого тоже есть замечательное шантоньское выражение, простенькое, но ходовое, советую его запомнить: «кель кошмар». Ну, повторяйте за мной, ваше величество, посмотрим, как вы усвоили новый активный вокабуляр. «Склероз памяти». «Экслибристы». «Виртуальные оптические явления»…
– Кель кошмар…
От дальнейшей интеллектуальной экзекуции царя спасла только дверь Паука.
Его замученное величество, чтобы избежать новой лекции о старом ханже Этикете, быстро припомнил, что женщину надо пропускать вперед. И Серафима, довольная не столько успехом своего ученика, сколько его ужасом перед последствиями неудачи, гордо двинулась вверх, к высотам современной магии.
Сзади тихо донеслось непроизвольное и тоскливое «Ой, ноблесс, ноблесс – не оближь меня…».
Радость ее, однако, была недолгой, как полет Снегурочки над костром, и испарилась она с таким же печальным пшиком при неизменной, но не покидающей ее все эти три дня мысли о том, что за время, проведенное в плену, ей не удалось сделать ничего полезного. Отравленная жизнь Костея, Зюгмы и, кажется, теперь еще и генерала, в расчет не бралась. Все это было, конечно, забавно, и так им и надо, но к достижению самого главного не было пока сделано ни единого шага.
Если бы сейчас нашелся рядом кто-нибудь дотошный и способный читать мысли, и спросил ее, что она считает самым главным, Серафима, скорее всего, затруднилась бы с ответом.
