Хотя тогда и этих трех отличий будет вполне достаточно.
– …тамам! – закончил он словом-ключом заклинание, и, не успела царевна и слова молвить, как на дне посудины показались голубые горы, сливающиеся с голубым морем на фоне голубого неба. Чуть ближе белела выгоревшая на щедром южном солнце земля с клочками пыльной растительности на ней – то ли травой, то ли кустами, то ли деревьями. На желтом каменистом то ли холме, то ли бугорке стоял то ли храм, то ли стилизованная собачья будка.
– А… поближе… не делается?… – с замиранием сердца поинтересовалась царевна.
Костей забормотал что-то себе под нос, махнул над блюдом рукой – изображение дрогнуло, поплыло и… пропало.
– Гром и пламя!..
Оказывается, он может ругаться…
– Сейчас сделаю, – буркнул царь, снова повел над тарелкой руками и сердито, но неразборчиво зашептал заклинание.
После завершающего «тамам!» на дне снова появилась Стелла, но об этом можно было догадаться только по цвету моря и гор, на которых не то ползали муравьи, не то паслись овцы, не то воевали люди. При попытке приблизить картинку она снова пропала, как ее и не было.
– Гром!!!.. – снова выругался Костей и снова забормотал заклинание – с тем же результатом.
– Это попалась негодная тарелка! – смущенно-возмущенно объяснил царь и смахнул бедную посудину на пол, где она и окончила свои дни россыпью осколков.
После этого они перешли к другой тарелке, потом к третьей, к четвертой, у пятой, наконец, задержались, и Костей стал пытаться вызвать крупное изображение родины Елены Прекрасной раз за разом, уже не глядя на Серафиму…
Она окинула быстрым взглядом помещение. Оба колдуна – помощника Зюгмы, как представил их Костей, так и стояли, согнувшись в три погибели, обратив к миру свои плечи и затылки. Царю, увлеченному непредвиденной битвой со своим хваленым оборудованием, тоже было не до нее. И царевна тихонечко, на цыпочках, бочком-бочком переместилась к стеллажам в центре комнаты – и оказалась рядом с полками, на которых были навалены затертые временем бумаги, пергаменты, папирусы и прочие непонятные, но явно предназначенные для записи информации носители. Полка за полкой, от пола до потолка, слова, слова, слова, покрытые пылью и тайнами…
А что-нибудь поматериальнее, интересно, у них тут есть?
Серафима сделала несколько осторожных шагов к следующей секции. Так, посмотрим, что тут у нас… Вернее, у них… Так… Кривая, гнутая и пузатая стеклопосуда… плошки с отполированными камнями… связки палочек… пучки перьев… коробки с разноцветными свечами… куча всяких штучек…
Что-то в выражении спины Костея, с которой царевна не спускала один глаз, пока другой обследовал полки в поисках чего-нибудь, на чем будет написано «Надень меня и исчезни» или хотя бы «Съешь меня и проснешься», подсказало ей, что текущая попытка вызвать картинку далекой страны для ностальгирующей царицы Лукоморья будет последней.
…или штуча всяких кучек?…
Она молниеносно схватила, не глядя, из кучи всяких штучек первое, на чем сомкнулись пальцы – маленькую берестяную коробочку – сунула ее в карман, и через мгновение была уже рядом с Костеем, так что, когда он повернул голову, то первое, что он увидел – разочарованно-снисходительное выражение на лице Серафимы.
– Не получается? Жа-аль… – скроила она печальную мину. – А так хотелось увидеть родную Стеллу, оливковые рощи, сиртаки, чемпионат Мирра…
– Нет, мне это надоело! Проклятая стекляшка! – царь нервно дернул головой, сузил глаз и простер над блюдом руки. Камень на впалой груди ожил и забил фонтаном кровавого света, делая наблюдательный пункт Паука похожим на фотолабораторию.
Изображение на тарелке ожило вместе с камнем, засверкало красками юга, засияло солнцем, плеснуло волнами, орошая мелкими солеными брызгами круглую гальку, пахнуло жарким ветром с ароматом молодого вина, оливкового масла и отходов козьей жизнедеятельности… Все стало таким невыносимо-реальным, объемным, пульсирующим, только протяни руку – и дотронешься, покачнись – и окажешься там.
И вдруг тарелка засветилась, задымилась, заскакала по столу…
Серафима едва успела отвернуться, а Костей – закрыться рукой, как вмиг все великолепие 3D-изображения исчезло в облаке фарфоровой пыли.
– Приношу свои извинения, ваше величество, – проговорил царь, стряхивая с себя останки тарелки – мрачнее мрачного – когда все осело и рассеялось. – Но вам придется довольствоваться только тем, что вы видели. Стелла находится слишком далеко, чтобы приблизить ее больше, чем это позволяет изначальное разрешение тарелки.
– Значит, магия не всесильна? – вопросительно вскинула на царя честные зеленые очи Серафима.
– Н-нет, – неохотно признал тот. – В некоторых случаях. В отношении магии действуют свои правила и свои законы, как в отношении любого природного явления попроще.
– Но вы помните, почему вы привели меня сюда, ваше величество? – продолжила допрос царевна.
– Почему? – рассеянно переспросил Костей.
– Вы обещали рассказать мне, как работает магия.
– Магия? Очень просто. Магия – это природная стихия. Чувствовать и использовать ее могут не все. А из тех, кто может, не все могут быть хорошими магами.
– Почему?
– Это зависит от многого, но, в основном, от способностей мага и от его упорства. Это как у простых людей – чем больше человек тренируется, тем больший вес он сможет поднять.
– А как вы стали великим магом? По наследству?
Костей усмехнулся.
– Это вам не царская династия, ваше величество. Я – сын простого лесника. И я с детства понял, что хочу добиться в жизни кое-чего поважнее, чем то, что приготовили для меня родители. Я хотел величия, власти, почестей и преклонения. И единственный путь к этому, который был доступен сыну лесника, лежал через магию. Если бы цель преуспеть в магии, стать лучшим из лучших не стала тогда единственной целью в моей жизни, я бы остался прозябать среди этих дурацких елочек-березочек, как мой брат, хоть у него способностей было всего лишь немногим меньше моего. Но он не хотел посвятить свою жизнь пути наверх – его устраивали его зверюшки, деревяшки и дружба с тупыми вонючими крестьянами. Что ж. Это был его выбор. Он всегда был у нас со странностями. И – смотрите! – где сейчас он – и где я.
– А где сейчас он? – метнула быстрый взгляд царевна на Костея.
– А?… Он? Он… умер.
– О… Сочувствую… Но я думала – колдуны живут долго?
– Ваше величество, – поморщился Костей. – Колдунами няньки пугают сопливых детишек. Я не люблю это слово. Колдунов нет – есть маги.
– А чародеи есть?
Царь задумался.
– У меня это название отторжения не вызывает.
– А волшебники?
– В сказках, ваше величество. Только в сказках.
