– Что?… – в своей реакции его светлейшество сегодня был не оригинален.
– Да! Она взяла ночник и поднялась к нему!
– И про что они говорили? – тревожно нахмурившись, колдун выпрямился и заложил руки за спину. – Ты слышала?
– Да, все до последнего словечка!
– И о чем говорила царица Зм… Змею?
– Она ему сказала, что у девки Надьки есть обезьяна, которая играет в домино! – не пряча более счастливой улыбки, доложила первому советнику Находка.
– Что-о-о?!.. – вытаращил глаза колдун так, что они вылезли из окружающих их складок жира.
– Истинно верно! – приложила трясущиеся руки к груди та.
– А… А она… то есть, он ей что?
– А он ответил, что это маракуйно.
– Че-го-о-о?!..
– Ой… То есть, ананасно…
– ???!!!
– А, вспомнила! Бананально!!!..
– Д-У-У-У-У-РА!!!..
Когда завтрак уже приблизился к своему логическому завершению – вытирания губ салфеточкой и отодвиганию тяжелого стула под дамой, дверь с грохотом распахнулась, и в трапезную на коленях вползло нечто белое, постоянно стукающееся лбом о неровный камень пола и бормочущее «виноват, виноват, виноват, виноват…».
Царевна подобрала подол и попятилась, как настоящая дама при виде мыши.
– Что… это?…
– Виноват, ваше величество, исправлю, кровью смою, ни одной целой шкуры не останется!.. – громче и решительней с каждым метром доносилось от загадочного существа.
– Это? – Костей поморщился. – Ну что за человек, а? Не так, так иначе мне завтрак испортить обязательно должен. Это мой повар Резак. Пришел давать объяснения. Я его так скоро не ждал, вообще-то, думал, минут через десять. Бежал он, что ли?
– …Искуплю, ваше величество, сам сегодня один на кухне останусь, всем покажу, всем докажу, потом изо всех дух вышибу, кто еще хоть слово вякнет про демонов, хоть еще раз пасть свою вонючую разинет, хоть заикнется, хоть подумает… – гундосил он, не поднимая головы, и тем не менее ловко, как самонаводящаяся ракета, маневрировал между стульями и безошибочно полз прямо под ноги Костею. – Всех запорю, всех изобью, всех запытаю сам, лично, своими руками, каленым железом выжгу, чтоб неповадно было меня дураком выставлять, уроды, мерзавцы, скоты, подлецы, быдло…
– Мне надо с ним… пообщаться… ваше величество, – оторвав, наконец, взгляд от своего бывшего любимца, извиняясь, пожал плечами царь. – Мы с вами встретимся за обедом. Который, я надеюсь, уже будет подан этим ничтожеством.
– Ничего не имею против, – склонила голову Серафима и быстро, брезгливо обойдя подальше пресмыкающегося шеф-повара, покинула зал.
Сгорая от нетерпения воплотить в бумаге и карандаше все то, что она полчаса Костею наговорила, царевна ворвалась в свои покои.
Находки видно не было.
– Ладно, отсутствие горничной творчеству не помеха, – пробормотала она облегченно себе под нос.
Может, оно и к лучшему, что служанки пока не будет. В лице другой женщины всегда был риск нарваться на того, кто совершенно точно знал, что такое люрекс, где обычно находится реглан и чем корсет отличается от корсажа.
Потерев руки в предвкушении очередного черного дела во вред тирану, царевна принялась за поиски в ящиках письменного стола чистой бумаги и острых карандашей. Краски стояли тут же, сверху, на видном месте, но дело до них должно было дойти не скоро. Создание гардероба для правителя царства Костей не терпело суеты.
Она опустилась на стул, подперла щеку рукой и, прищурив задумчиво глаз и выпятив для гармонии нижнюю губу, принялась водить над листом грифелем. С некоторым умственным усилием она пыталась не то чтобы мысленно расположить все перечисленное во время завтрака на одном эскизе, а хотя бы просто вспомнить, что это вообще такое и в какой части костюма должно располагаться. Все-таки, что ни говори, а Елене нужно было запереть меня в мастерской какого-нибудь особо въедливого портного и не выпускать, пока я не выучу не только названия этих штучек, но и что они из себя представляют…
«Там, где брошка, там перёд…» – вспомнила она строчку из старой популярной песенки и усмехнулась.
Ну да ладно. Прорвемся. А кстати, не очень ли хорошая идея ко мне только что пришла? Не настоящие ли драгоценные камни и бижутерия из золота и серебра красят настоящего правителя? А не разорить ли нам нашего дистрофичного царька? Что это золотой да бриллиантовый запас у него все на войну да на войну идет? Оприходуем-ка мы его в мирных целях. Жаль только, что у него рост не под два метра – драгоценностей на него можно было бы навесить в два раза больше… Ну да ничего. Компенсируем маленькую площадь высокой плотностью и толстым слоем.
Начнем-ка мы с фигуры.
Так… Палка, палка, огуречик…
И тут откуда-то донесся вполне явственный всхлип. Всхлип человека, который плакал горько и долго, но недостаточно долго, чтобы выплакать все, а теперь ему что-то мешает доплакать до конца, и он вынужден сдерживаться, но у него это не очень хорошо получается.
Серафима прислушалась. Всхлип больше не повторялся, но она была готова поставить на кон свое кольцо с кошкой, что происходил он из комнатки горничной.
Сдвинув брови, пытаясь угадать, что бы это могло значить, царевна отложила свое художество, подошла к закрытой двери, ведущей в комнатку Находки, и без стука
[13] открыла ее.
Рыжеволосая девушка, скорчившись, сидела на полу под столом, куда ее загнал Зюгма, и беззвучно истекала слезами.
– Находка, что случи…
Служанка подняла голову, закрывая лицо руками. Но и сквозь сжатые пальцы было видно, как на всю левую распухшую щеку у ней расползался бесформенный синяк полуночных тонов.
– Е-муеё! – вырвалось совсем не царственное у Серафимы, и она кинулась обратно в свою комнату.
Вытряхнув из массивного медного цилиндра – подставки – карандаши и перья, она бросилась назад к Находке.
– На, приложи срочно, – не терпящим возражения тоном приказала она.
Горничная отняла от лица руки, и царевна с тихим присвистом поняла, что одной подставкой тут не обойтись.
– Немедленно успокойся, и пойдем, умоемся. Переносица не сломана, а остальное до свадьбы заживет.
Находка покорно встала и пошла за своей госпожой, но слезы литься не перестали.
– Кто это тебя так? – хмуро спросила царевна, наблюдая, как холодная вода, смешиваясь со слезами и кровью, скатывалась по лицу на одежду избитой девушки.
Та изо всех сил затрясла головой: «Никто».
– Никто? – угрюмо переспросила Серафима, играя желваками.
