Первых купальщиков в мундирах, достигших стремнины, вода подхватила и понесла, мочаля, как старательная прачка – грязное белье обо все встречные камни. И пока сержанты спохватились и стали выкрикивать команды, перебивая и противореча друг другу, бедолаг успело отнести на несколько сотен метров вниз по течению, как невесомые бумажные кораблики, и спустить вверх тормашками по водопаду. Подгоняемые проклятиями командиров, оставшиеся гвардейцы выскочили на берег и понеслись вниз вылавливать товарищей.
Пока военные развлекались, Серафима снова жадным взором окинула окрестности – не пора ли делать ноги, и снова раздраженно пришла к выводу, что не пора. Склон вокруг был хоть и пологий, но почти идеально ровный, как назло, без единой горки, а единственное углубление было уже занято – горной речкой. Ни спрятаться, ни скрыться.
«Ну что ж. Еще полдня пропало даром», – вздохнула она и, оглядев коротко своих придворных – Сайка и Находку – сделала широкий царский жест над расстеленной у самой воды скатертью и провозгласила:
– Приятного аппетита, что ли…
– Нет, постойте! – горничная быстро накрыла руками тарелку с хлебом, к которой потянулись одновременно ее хозяйка и поваренок, и умоляюще взглянула на Серафиму:
– Простите, пожалуйста, за дерзость дуру деревенскую, ваше царственное величество, не велите казнить, велите слово молвить!..
Царевна удивленно повела плечом:
– Валяй, – и поспешно исправилась: – То есть, говори, дитя мое, не бойся, я имела в виду.
– Ваше царственное величество, – Находка сложила руки на груди и неуклюже опустилась на колени. – Послушайте меня, сделайте милость великую, не браните, не гоните…
– А можно, пока ты будешь говорить, мы с Сайком чего-нибудь пожуем?
– Нет, ваше царственное величество, – упрямо замотала рыжей головой служанка. – Никак то нельзя. Помните, я вам говорила, что мы вошли во владения Октября-батюшки, в его земли?
– А я думала, они ваши…
– Нет, его. Мы у него в гостях, его дети.
– Н-ну, помню, – недоуменно подтвердила Серафима.
– Так вот у нас, у октябричей, обычай, что ежели кто рядом с водой трапезовать собирается, то первый кусок и первый глоток надобно Октябрю-батюшке отдать, почтить его, чтобы и он к тебе ласков был, случись нужда, чтобы покровительствовал, помогал, на твоей стороне стоял.
– Вы в это действительно верите? – снова пожала плечом царевна и хотела уже продолжить обед, но взглянула Находке в лицо, и рука ее снова повисла в воздухе.
Люди с такими лицами шли за свою веру на каторгу, на костер и в реку с камнем на шее как на пикник.
– Истинный свет, верим! – прижала руки к груди служанка, и глаза ее светились.
– Н-ну… – царевна отвернулась, чтобы скрыть улыбку, украдкой показала кулак скептически усмехающемуся Сайку – горожанину до мозга костей – и снова повернулась к ней. – И что нужно делать?
– Смотрите, ваше царственное величество. Я все как надо покажу-расскажу.
Она взяла с тарелки ломоть хлеба, отломила половину, подошла к ручью и торжественно, с поклоном опустила кусок в воду.
– Откушай с нами, батюшка-Октябрь. Ты набольший, тебе первый кусок.
Потом взяла кружку кваса, также поклонилась и щедро плеснула в волну:
– Попей кваску с нами, батюшка-Октябрь. Ты набольший, тебе первый глоток.
И выжидательно-просительно вскинула глаза на царевну.
Серафима изобразила серьезность
[19] и точь-в-точь повторила слова и движения горничной. За ней, простимулированный строгим взглядом царевны, последовал поваренок.
– А теперь можно и откушивать, ваше царственное величество, – с явным облегчением поклонилась Находка и первая подвинула ей хлеб. – Простите, если что не так, непутёху деревенскую. А только так все предки наши делали, и нам завещали. Нужно это. Без этого нам, октябричам, жить никак нельзя.
– Ну нельзя так нельзя, – без лишних споров смирилась Серафима и тут же перевела разговор на другую тему: – А что, Находка, эта дорога тебе знакома?
– Знакома, ваше царственное величество, – подтвердила та.
– И она, значит, так и будет все по голому склону идти?
– Нет, ваше царственное величество, скоро эта плешина кончится, и она снова почнет по склону да меж горок петлять, да все ниже и ниже так спускаться.
– А склон-то да горки эти все пыль да камень, как здесь?
– Нет, ваше царственное величество, там все лесом поросло да травой, а камня меньше, земля все больше идет. А через три дня эта дорога и вовсе на ровное место выйдет. Там Октябрь-батюшка свои речки все соберет, и самая ширина у него там начнется. Редкая птица долетит до середины.
– Устанет крыльями махать, что ли? – не удержался от сарказма Саёк, все еще сожалеющий о почти полной кружке квасу, выплеснутой в речку за просто так.
– А причем тут крылья? – обиделась Находка. – Октябрь наш батюшка просто шибко не любит, когда в его воду гадят. Выхлестнет волна – и поминай, птичка, как звали.
– Суров он у вас, как я вижу, – улыбнулась Серафима.
– Зато справедливый, – заступилась за реку, как за родного человека, Находка.
На ночлег в этот вечер опять пришлось остановиться на дороге, хоть Атас почти до полной темноты не давал приказа разбить лагерь – то ли спешил, памятуя утреннее недовольство царя, то ли надеялся найти – безуспешно – во всей местной однообразной географии что-нибудь отличное от узкой извилистой дороги.
И снова, когда ее вольные и невольные спутники занялись приготовлением ужина и ночлега, царевна первым делом надела украдкой волшебное кольцо, и успевший уже окраситься ночью мир залил серый свет.
Распахнув решительно дверку кареты, она чуть не разбила ее в щепки о камень, с удобством расположившийся на обочине и без того узкой дороги, обложившись-укутавшись чуть не до макушки, как старый обрюзгший боярин одеялами, желтеющей травой. За его толстой спиной виднелся склон, сплошь поросший низкими корявыми кустиками и ручей на дне. За ручьем – лес. Справа от кареты почти такой же неровный щетинистый склон поднимался вверх, и макушка горы топорщилась растрепанными елками.
Неторопливо, как если бы наслаждаясь тихой теплой ночью – на случай, если бы кто-нибудь наблюдал за ней – Серафима цепким взглядом оценила обстановку.
Ее четверка телохранителей-тюремщиков уже стоит на прежних местах с шестоперами наготове и равнодушно таращится в ее сторону. Саёк поодаль обложился продуктами и торопливо разводит огонь, чтобы приготовить ужин для живых. Еще дальше, но в другой стороне, один сержант трудится-пыхтит, раздувая свой костер, маленькое пламя которого хулиган-ветер так и норовит задуть, а второй увлеченно командует умрунами, воздвигающими для них палатку. Неподалеку от них штандарт-полковник с мрачным видом достает из сумки маленькое круглое зеркало в черной раме. То самое. Зоркое. Малое.
