Тут-то Хуан Педро осознал, что именно зацепило его внимание, еще когда он только подходил на своей надувной моторке к яхте. Состояние и расположение такелажа относительно рангоута было каким-то странным, неправильным! Лопес в молодые годы тоже ходил под парусом, он не так уж плохо разбирался в этих деталях. Сейчас Лопес ясно понял, что его насторожило: в такое нелепое состояние такелаж мог прийти, если бы яхтой какое-то время вообще никто не управлял! Если бы она сама по себе носилась по воле волн и ветра, как бог на душу положит. А уж потом, пустая, без людей, села на мель. Кстати, именно на мели яхту, скорее всего, осколком льдины по борту и чиркнуло! Случись такое над глубоким местом, яхта давно лежала бы на дне.
Лопес суеверно трижды плюнул через левое плечо и размашисто перекрестился, помянув мысленно святую Деву Марию Гальегосскую. Ему невольно вспомнилась жутковатая история с американской бригантиной «Мария Селесте», известная почти каждому моряку.
В 1872 году одно из английских судов обнаружило дрейфующую бригантину. Пятьдесят два человека экипажа «Марии Селесте» бесследно исчезли, но при этом в кубрике был накрыт стол, на котором в тарелках дымилось жаркое. Ни смерчей, ни штормов в районе обнаружения бригантины не наблюдалось. Запасы рома остались нетронутыми. Куда исчезли моряки, непонятно до сих пор…
По хребту Хуана Педро прошел холодок. И совсем не от южного ветра, берущего разбег над ледяными пустынями близкой Антарктиды. Затем началось нечто вовсе странное и зловещее.
Все вокруг потеряло четкость и контраст, стало словно бы однотонным. Мир подернулся вуалью, точно плохо проявленная фотография. Аргентинец ощутил, как на него накатывается жуткая слабость. Все его тело покрылось липким холодным потом, пальцы рук онемели, точно Лопес долго держал их в ледяной воде. Даже глубоко дышать было трудно. Сердце зачастило, гулко забухало о ребра, будто желая вырваться из грудной клетки, а затем ухнуло куда-то вниз. Сквозь липкий туман, застилающий сознание, пробивалась единственная мысль: нужно срочно, не теряя ни секунды, сматываться отсюда. Куда угодно, лишь бы подальше!
На подгибающихся ногах Лопес кое-как выбрался из кокпита на палубу яхты. Позже он не мог четко вспомнить, как отвязывал швартовочный конец, как оказался в своей надувной лодке, как заводил мотор.
В себя он пришел лишь на полпути к своей шхуне, хоть в висках и над бровями все еще точно отбойные молотки грохотали.
Поднявшись на палубу «Зеленушки», Хуан Педро первым делом выпил полный стакан наполовину разведенного спирта, и только после этой медицинской процедуры дрожь в руках немного унялась, а мир вернул себе обычные краски, запахи и звуки.
Затем Лопес дал радиограмму в Рио-Гальегос. Он сообщил координаты найденной яхты – система GPS и на «Зеленушке» имелась – и то положение, в котором яхта сейчас пребывает. Экипаж не обнаружен. Спасательного плотика не найдено. Первый же приличный шторм снимет яхту с мели и она быстро потонет. О своих необычных ощущениях Лопес ничего говорить не стал.
В ответной радиограмме капитану Лопесу предложили попытаться завести под пробоину в борту яхты пластырь, взять ее на буксир и доставить в Рио-Гальегос. Лопес ответил категорическим отказом. У него своих дел по горло, на борту нет специалистов, он не может рисковать своей шхуной… И вообще: пусть всеми дальнейшими манипуляциями с яхтой занимаются те, кому это по штату положено. Ему и его команде за это денег никто не заплатит, а даром в наше время даже кошка Карменсита не мяукает.
Вполне разумные и убедительные доводы, но на самом-то деле Хуан Педро Лопес знал: за все сокровища морского дьявола, без которого тут явно не обошлось, «Зеленушка» больше не приблизится к этой яхте даже на милю!
6
У столицы Южной Кореи та же географическая широта, что у Тегерана, Афин или Лос-Анджелеса, так что в последних числах января здесь уже совсем тепло, весна в разгаре. Климат смягчают и влажные западные ветра с Желтого моря. Уже проклюнулась на газонах молодая травка, набухли почки на китайских акациях и мимозах. Не пройдет и двух недель, а в садах и парках Сеула появятся желтые звездочки нарциссов, вспыхнут пушистым сиреневым пламенем цветы ирисов…
Сухощавый и высокий для корейца молодой мужчина лет двадцати пяти – тридцати в строгом европейском костюме классического покроя молча смотрел из окна приемной председателя совета директоров одной из самых известных южнокорейских фирм на панораму столицы. Головной офис фирмы располагался на пятидесятом этаже небоскреба в самом центре Сеула, так что вид открывался впечатляющий.
Молодого мужчину звали Кай Чун Бань, и он был широко известен. Правда, в очень узких кругах… Последнее более чем устраивало Кай Чун Баня, он с радостью сузил бы эти круги еще сильнее, а свою известность свел бы на нет. Лишь дураки, как правило, мечтают о славе. Хотя бы и скандальной. Комплекс Герострата. В корейской истории тоже имелся сходный персонаж. И тоже плохо кончил, хоть и прославился на века…
Умный человек не любит оказываться в центре внимания окружающих.
Бывало, и не раз, что Кай Чун Бань пытался представить себя в другой обстановке, другой жизни, с иной профессией, совсем другим кругом общения… Получалось плохо: воображение неизменно отказывалось подчиняться ему. И тогда он думал, что, видимо, и впрямь существует некая таинственная могучая сила, незримая, но куда более значительная для человека, чем законы Кеплера или Ньютона, по которым Земля вращается вокруг Солнца. Можно называть ее судьбой, как широконосые западные варвары, можно кармой, колесом сансары, как последователи учения Гаутамы Будды, суть от этого не изменится.
Кстати, сам молодой кореец, задумчиво разглядывающий Сеул с высоты пятидесятого этажа, был скептиком, агностиком и ни в каких богов не верил. Просто сейчас он, чтобы скоротать время ожидания, возвращался к занимающим его мыслям, по-своему медитировал.
Но как же свободная воля? Неужели все мы только пешки на шахматной доске жизни? С этим Кай Чун Бань согласиться никак не желал. Он сам хотел почувствовать себя игроком, манипулировать другими людьми, двигать их, точно резные фигурки из красного дерева или слоновой кости.
Кореец как бы выпал из потока времени за созерцанием и размышлениями, но тут на столе у секретаря – женщин на такую должность в Южной Корее брать не принято – призывно мяукнул сигнал селектора.
– Пройдите, глубокоуважаемый! – секретарь поднялся со стула, изобразил почтительный полупоклон.
– Доброго здоровья и цветущего долголетия вам, уважаемый! – приветствовал Кай Чун Бань хозяина кабинета, прикрыв за собой дверь. – Я вынужден был ждать в приемной целых семь минут. Такое пренебрежение пунктуальностью несколько удивляет.
В Корее очень серьезно относятся к ритуалу и церемониалу, по малозаметным тонкостям которых можно судить о многом. Кай Чун Бань поздоровался с председателем совета директоров как с равным. И не постеснялся упрекнуть его.
Тот встал из-за громадного стола, приветственно кивнул:
