К тому моменту как Инквар добрался почти до того места, которое снизу, с плотины, казалось расщелиной, отделяющей камень от склона, он окончательно убедился в невозможности сдвинуть скалу с места. Вблизи стало ясно, насколько прочно врезана в склон эта громадина и каких усилий потребует исполнение плана Фужинта, если, разумеется, он задумал сбросить именно этот камень.
Здесь нужно не менее сундука напоенных силой боевых амулетов, а это огромное богатство, и ни один бандит не решится им пожертвовать ради рискованного замысла. Значит, нужно возвращаться, главарь оказался хитрее, чем считали его дружки.
Инквар в последний раз зажмурился, пытаясь проникнуть взглядом в самые укромные трещины и норы, и замер, обнаружив исходящее из расщелины бледное сияние. Далеко не настолько яркое, каким светятся боевые амулеты, и совершенно недостаточное для той цели, ради которой, по утверждению пленников, его сюда заложили.
Но уже одно его присутствие подтверждало наличие какого-то замысла, и интуиция подсказывала, что он окажется намного гнуснее тех ловушек, какие привиделись бандитам, подслушавшим похвальбу главаря. Если это, разумеется, и в самом деле было пьяным хвастовством, а не каверзной западней для простаков, чуть позже отправленных главарем ставить ловушки там, где в них могли попасться от силы двое осаждающих. Если наемники, конечно, вдруг решат ринутся в атаку.
Следовательно, главарь отправил своих людей нарочно, в надежде на провал и на допрос. Значит, отлично знал, как сильны зелья искусников и как хорошо они умеют допрашивать пленников. Но в таком случае вот этот маломощный амулет, притягивающий сейчас взгляд искусника, не может быть не чем иным, как самой главной ловушкой.
И даже в его хлипкости может быть какой-то подвох, возможно, для того тут такой и спрятали, чтобы не смог найти неопытный и неуверенный в себе искусник или обладатель слабых амулетов.
Инквар открыл глаза, огляделся, прислушался и, убедившись, что поблизости никого чужого не ощущается, приступил к обследованию амулета. Теперь, когда он немного поднакопил опыт определения по свечению энергии свойств магических вещиц, Инквар уже знал, какие заклинания были вложены в них мастерами. Огненные предсказуемо светились оранжевыми угольками, и чем больше в них было силы, тем ослепительнее блестели хранящие жар камни; водные нежно сияли синевой. Зеленью отдавали амулеты, вызывающие забытье и яды, но зелень последних была темной, грязной, с желтоватыми или бурыми оттенками.
А вот в засунутом в чью-то норку амулете она оказалась темной, почти черной, и отвратительной даже на расстоянии. Интуиция предупреждающе холодила спину, царапала душу, не прося — умоляя бросить здесь эту гадость и поскорее бежать прочь, да как можно дальше. Но искусник и не подумал сдаться, лишь начал действовать с особой осторожностью. Сначала выбрал из амулета магию, потом, почти не дыша, осторожно просунул в норку длинные и тончайшие, как спицы, пинцеты, обтянутые на концах мягкой замшей. И постепенно, помогая себе магическим чутьем и воздушными струйками, определил, с чем довелось встретиться.
Вместо амулета в норе лежал очень хитро изготовленный фиал с неведомым зельем, и к его дну было прикреплено нечто весомое, не позволяющее достать сосуд просто так.
Теперь Инквар не сомневался ни мгновения: если он по неосторожности потянет чуть сильнее, то где-то тотчас порвется невидимая нить или откроется коварная защелка, и содержимое флакона брызнет ему на руки и в лицо. Пока неизвестно, как именно оно подействует, возможно, обожжет кожу или будет разъедать тело кислотой. А вполне вероятно, что заставит задыхаться от удушья или напустит временное безумие, и под его влиянием искусник примется звать на помощь, хвататься за всех отравленными руками или бросится к озеру смывать с себя яд, не задумываясь о том, куда позже может попасть эта вода. Несколько не менее страшных версий развития событий промелькнули в уме Инка, пока он раздумывал, с какими предосторожностями следует доставать из норы свои пинцеты и как их обезвреживать после извлечения.
По правилам искусников испачканные неизвестным зельем инструменты следовало тщательно завернуть в промасленную ткань, затем положить в надежный футляр, а позже скрупулезно промыть в нескольких растворах и сжечь все, что хоть мимолетно с ними соприкасалось. А жидкости, которыми очищались инструменты, предписывалось закапывать подальше от жилья.
И если бы у Инквара было больше времени и желания, он обязательно так бы и поступил. Сначала выкопал бы сбоку от норки яму, вытащил проклятое устройство и позже со всеми предосторожностями внимательно изучил.
Но сейчас мастер решил поступить иначе. Оставил в норе свой инструмент, бросил сверху кожаные, пропитанные зельями перчатки и, протерев руки специальным платочком с противоядием, кинул его туда же. Потом швырнул в нору слабый боевой амулет с огненным заклинанием и произнес активирующее слово-ключ. И пока в норе разгорался магический огонь, отвязал коня и отвел подальше. А затем издали следил за устроенным пожаром, время от времени добавляя ему силы. Истинный искусник не имеет права оставлять уничтожаемой им пакости ни единого шанса когда-либо найти невинную жертву. Гореть должно до тех пор, пока не расплавится металл и не раскалятся камни.
Струйка черного дыма поднималась вверх и быстро таяла в голубом небе, но вряд ли в лагере наемников остался хоть один дозорный, который его не заметил, и Инквар не сомневался, как воспримут его собратья этот похожий на сигнал дым.
Всего через минуту примчались Кержан с Ленсом, отчетливо ощутившим пришедшую от учителя тугую волну острой тревоги и неистовой ярости.
— Что тут горит?
— Не знаю, — мрачно буркнул Инквар, оглянулся на встревоженного обозника и виновато вздохнул: — Извини, я и в самом деле не знаю. С такой подлой ловушкой мне пришлось столкнуться впервые, и хорошо, что именно я ее нашел. Иначе все либо отравились бы, либо на лагерь напал мор.
— Какая же гадина это устроила? — рыкнул вожак, поглядел на помрачневших спутников и притих, задумался.
— Такое под силу только черному искуснику, — наконец нехотя процедил Инквар и яростно скрипнул зубами. — Но нужно иметь очень веский довод, чтобы заставить его это сделать.
— Тьма, — тихо пробормотал вожак. — Извини меня, дед. Только теперь, после знакомства с тобой, мне стало до конца понятно, почему вы так боретесь за свою свободу.
— Кержан…
— Уже двадцать лет, как Кержан. С тех пор как почувствовал в себе способности и сдуру похвалился ими в торговом обозе, в те времена я ходил охранником, — невесело усмехнулся вожак, посмотрел в заинтересованные глаза Ленса и с усмешкой пояснил: — Молод еще был, глуп. А уже через день якобы по моей вине сгорел тюк с дорогой тканью. Таких денег у меня тогда не было, и обозник начал запугивать продажей в рабство. А потом вроде как смилостивился, пообещал заплатить за меня, если подпишу контракт. Я чувствовал его ложь, но доказать ничего не мог. Пришлось согласиться. А как только выдался случай, сломал его сундучок, забрал проклятую бумажку и сбежал. Вот с тех пор зовусь Кержаном, мотаюсь по дорогам и носа не показываю в северные баронства. Хотя слышал, будто мой обидчик давно погиб, ночники напали.
