Пока Абу Сахат рассказывал мне все это, наступило время идти к Мухаммаду бин Ахмаду. Мне не показалось, что замок стоит на высоком холме, но вид у него был солидный. Впрочем, чувствовалось, что его давно не обновляли: ров перед воротами наполовину засыпан всяким хламом, мост через ров, вероятно, давно уже не поднимали, да и в обшарпанном караульном помещении перед мостом никого не было.
Но в воротах нас все-таки остановили, спросили, кто мы и куда идем. Абу Сахат назвал себя, и командир, высунувшись из боковой комнаты, приказал пропустить нас и проводить к наибу. Миновав ворота, мы попали во дворик, заканчивающийся еще одними открытыми воротами. Проводник уверенно провел нас в следующий большой двор. Здесь перед нами открылся замок во всей его красе. Справа и слева, примыкая к обеим высоким стенам, тянулся ряд жилых и подсобных помещений. Впереди возвышался донжон
[35] и дом владельца замка. Дальше нам пришлось пройти по извилистому ходу, внезапно расширившемуся и упершемуся в полукруглую стену с тремя одинаковыми дверями. Через правую дверь и небольшое помещение мы прошли в просторный зал, на стенах которого было живописно развешано оружие: копья, сабли, щиты, шлемы и вещи, которые мне не удалось опознать. В зале мы простояли несколько минут, пока наш провожатый ходил и разговаривал с кем-то в следующей комнате. Наконец он вернулся, провел нас до двери и передал пожилому мужчине в богато расшитом халате.
Мужчина назвал себя Мурадом, и рассыпался перед почтенным ал-Саид табиб Ахмадом в извинениях, что не встретил нас у моста через ров. Я понял только несколько слов. Абу Сахат тоже что-то цветисто отвечал. Они говорили минут пять, причем Мурад несколько раз произнес полное имя Мухаммада бин Ахмада, но я его не запомнил. Потом Мурад проводил нас в покои наиба. Мухаммад бин Ахмад – полный пожилой человек, явно не блещущий здоровьем. Мухаммад бин Ахмад и Абу Сахат оказались давними знакомыми. Они начали оживленно разговаривать, а мне учитель переводил только тогда, когда речь шла о здоровье Мухаммада бин Ахмада. Остальное учитель пересказал мне позднее, весьма лаконично.
Наиб Газы жаловался на болезненные ощущения в спине, пояснице и в шее. Кроме того, его беспокоило, что с недавно приобретенной невольницей – «ах, какая гурия» – у него ничего не получается. Учитель посоветовал сначала ослабить болезненные ощущения, которыми займется его ученик. Тут же успокоил наиба, сказав, что я талантливый ученик, но он будет наблюдать все время. Просто у него недостаточно сил самому провести процедуры. Я прощупал весь позвоночник наиба. Никаких нарушений ни на позвоночнике, ни в шейном отделе не было. Учитель тоже проверил и ничего не нашел. Мы решили провести общеукрепляющий массаж. Продавить эту массу жира, чтобы добраться до мышц, было действительно непросто. С меня семь потов сошло, пока я закончил эту процедуру. Потом добавил расслабляющий и успокаивающий массаж. Вроде помогло, по крайней мере, наиб встал, прислушался к своим ощущениям и заявил, что никогда за последнее время не чувствовал себя таким бодрым. Учитель снова уложил его на ложе и начал тихонько массажировать, смазывая кожу какими-то маслами, источавшими приятный сложный аромат. Потом он показал наибу коробочку, в которой лежал камень, и посоветовал открывать его в спальне за полчаса до свидания с женщиной. Камня хватит на месяц. Затем он заторопился, посоветовав наибу скорее отправляться на свидание со своей «гурией», и церемонно распрощался.
В зале нас встретил Мурад. Он передал Абу Сахату кожаный мешочек с монетами и в цветистых выражениях от имени наиба поблагодарил нас за визит. Меня удивило, что мешочек был совсем небольшим. Подумал даже, что за такую работу можно было бы дать нам и побольше дирхемов. Но когда я высказал это учителю, он рассмеялся:
– Такой вельможа, как Мухаммад бин Ахмад, не платит дирхемами. Здесь динары
[36].
И дал мне подержать мешочек.
Когда я спросил, какое масло он втирал в кожу наиба, учитель ответил:
– Это сложный состав, включающий сандал, кипарис, имбирь, гвоздику и рог носорога. Я тебе позднее расскажу рецепт. Пока это тебе рано.
Кстати, на следующий день рано утром нас посетил Мурад. Он снова витиевато говорил что-то учителю и вручил мне поводья жеребца. Как передал мне потом учитель, наиб благодарил его за все и, главное, за то, что он спас его от позора немощности. Учитель посмотрел на жеребца и сказал:
– Если хочешь, можешь вести жеребца за узду, но, если сможешь, садись на него верхом. Я поеду на ослике.
Он дал мне совсем другую одежду для езды на лошади и помог не запутаться в ней.
Честно говоря, я опасался садиться на жеребца, но Абу Сахат привел араба, который придержал жеребца, пока я садился на него, а потом провел его несколько раз по кругу во дворе караван-сарая. Собрались люди, мне стало стыдно, и я попросил его оставить нас. Араб отошел, мы продолжали ходить по кругу, вроде ничего не случилось. Возможно, жеребец был хорошо выучен. Он совсем не боялся людей, только удивленно поворачивал голову, когда не мог понять, чего от него хотят.
На следующий день наш караван вышел из Газы.
От Газы до Дамиетты
[37] около ста пятидесяти километров. Для каравана это три-четыре дня пути, если не останавливаться на длительные стоянки. Но мы вечером первого дня остановились в маленькой деревушке. И это было благом для меня. Я лихо ехал на своем жеребце первые два часа. Но потом понял, что внутренняя сторона бедер стерта и ноги очень болят. Пришлось спешиться и вести весь оставшийся день жеребца под уздцы. Абу Сахат посмеивался надо мной, но вечером на стоянке в арабской деревне смазал стертые места мазью. Три раза во время остановок все, кроме меня, расстилали коврики и молились, глядя в сторону востока. Кроме того, молились утром перед выходом каравана и вечером. Дальше я не буду упоминать об этом. Вообще, Абу Сахат не показался мне чрезмерно усердным мусульманином. Более того, по некоторым признакам подозреваю, что мусульманином он стал уже в зрелом возрасте. Вероятно, был из еврейской семьи.
Ноги еще поболели, но на следующий день боль прошла. Мы остановились в практически заброшенном караван-сарае. Не было ни хозяев, ни постояльцев. Одни стены. На следующий день в деревне был торг. Купцы развязали тюки и выложили товары на продажу. Местные жители вынесли на базар продукты. Прошелся по базару, рассматривая товары и покупателей. Ассортимент был скудный: кое-что из домашней утвари, дешевые ткани, какое-то оружие. Спросом пользовались только ткани. Деревенские модницы, укутанные в свои одеяния, рассматривали их, щупали, горячо обсуждали между собой. Изредка покупали. Деревушка, вероятно, бедная.
