Трафик сгущался, как запекавшаяся кровь. Из-за дорожных работ рядом с гаражом «Шелл» вытянулась длинная очередь, дождь превращал габаритные фонари машин в рассерженные красные глаза.
Элис покачала головой из стороны в сторону, наконец приложила ее к оконному стеклу:
– Три недели спустя, когда ее мама спала в гостиной, Рут взяла свою пластиковую куклу и сунула матери под кардиган. Сказала, что ей очень бы хотелось, чтобы у мамочки появился еще один ребеночек – чтобы она стала счастливой.
Я поехал коротким путем, вдоль булочной вниз, и выехал на Паттердейл-роу.
– Ну, что сказать, это…
– Она сломала Рут три пальца и выбила плечо.
Наверное, Сара Криган была права – некоторые люди не заслуживают быть родителями. А некоторые родители просто заслуживают смерти.
Элис опустила голову на подголовник:
– Возможно, состояние ее психики с самого начала было довольно нестабильным, может быть, она бы с этим справилась – правда, над этим нужно было работать, – если бы ее не изнасиловали. После этого возврата уже не могло быть. – Пожала плечами. – Другие женщины были так, для практики. Она хотела быть уверенной в том, что может делать операцию правильно, прежде чем сделать ее на себе. Начала, а потом осознала, что не так-то просто вскрыть собственный живот… – Элис повернулась на кресле. – Я думала, мы едем в больницу, но это совсем другая дорога…
– Остановиться нужно, ненадолго.
* * *
Половина рабочих столов в отделе новостей пустовала – их обитатели либо собирали материал для своих историй, либо просто свалили на ланч. Отложив на один час неотложные дела, связанные с заполнением Касл Ньюз энд Пост ложью.
Мики Слоссер сидел перед экраном компьютера, хмуро пялился на него, постукивая по клавиатуре одним пальцем, в другой руке держал кусок багета с начинкой. Жевал.
Я постучал по его рабочему столу – он поднял глаза. Еще сильнее нахмурился:
– Мы заключили сделку. Ты, мать твою, слово дал, что я первым буду узнавать о…
– Вот это помнишь? – Я бросил ему на клавиатуру копии писем, которые он дал Элис.
Мики откинулся на спинку стула:
– Я-то помню, что оказал тебе услугу и дал копии, и еще я помню, что ты обещал…
– Потрошитель никогда не писал этих писем. Потому что Потрошитель изначально не был Потрошителем, черт бы тебя побрал. Тебе так не кажется?
Пара коллег Мики уставились на нас из своих отсеков. В воздухе запахло дракой. Или, по меньшей мере, хорошими сплетнями.
Он посмотрел в сторону, отложив сэндвич:
– Понятия не имею, о чем ты. А сейчас извини, меня сроки поджимают – материал нужно сдавать, но ты можешь… ак.…
Я схватил его за галстук и потащил за собой, вместе с офисным стулом на колесиках. Он стал цепляться пальцами за петлю на шее, глаза вылезли из орбит, лицо посинело.
Нормально.
– Ты понимаешь, сколько времени мы потратили зря на эти чертовы письма? Мы могли потратить это время на поиски убийцы, вместо того чтобы гоняться за тем, кого не существует. Ты понимаешь, сколько вреда ты нанес?
Новые головы высунулись из-за серых перегородок.
– Ак… Отпусти меня! Охрана! ОХРА…
Я закрыл ему ладонью рот:
– Элис?
Вокруг нас стала собираться толпа. Самые любопытные старались протиснуться ближе, чтобы лучше было видно.
Элис села перед ним на корточки, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.
– Конечно, ты очень здорово придумал, чтобы письма выглядели так, будто их отправляли перед обнаружением каждой новой жертвы. Толково, но уж слишком просто, правда? Все, что ты должен был делать, – просто посылать себе письма каждый день. Если тело находили, ты писал письмо от имени Потрошителя и говорил всем, что оно пришло в конверте, который доставили тем утром. Если тела не было, конверт отправлялся в корзину для бумаг, и концы в воду. – Улыбнулась. – Неплохо придумано.
Я выпустил галстук. Он скрючился на стуле, откинувшись на спинку. Посмотрел на нее. Посмотрел на меня. Потом снова на нее.
– Я же сказал вам, я не понимаю, о чем вы говорите. Элис встала:
– Это был твой звездный билет, не так ли? На тебя здесь не обращали внимания, заставляли писать о дурацких детских утренниках, о ярмарках домашних животных, дешевых распродажах и любительских спектаклях. Они не понимали, что ты – настоящий журналист. Но когда стали приходить эти письма, тебя заметили и оценили, не так ли? Увидели, чего ты стоил на самом деле. Что ты заслужил лучшего.
– Я не…
Я улыбнулся:
– Мы поговорили с парнем из экспедиции, с Мики.
Он моргнул. Облизал губы.
– Послушайте, ведь это… Я не думал, что это так важно. Просто немного креативности, о’кей? Они…
Его голова откинулась назад, кровь брызнула, словно маленькие рубины, в ярком свете флуоресцентных ламп. Потом глухой удар, и вот он уже на полу, на перевернутом стуле, ноги в разные стороны, держится руками за разбитый нос, а его коллеги радостно аплодируют и выкрикивают приветствия.
Я потряс рукой – костяшки жгло, как от раскаленного щебня, но оно того стоило.
* * *
Раскольник Макфи встал. Посмотрел на дочь и отошел от кровати.
Тишина окутала палату интенсивной терапии – восемь коек с женщинами, подключенными к различным аппаратам.
Джессика, белая как мел, лежала под капельницей. Рот широко открыт во сне.
Я наклонился к кровати:
– Как она?
– Лучше. – Он провел пальцем по седым усам, приглаживая их. – Ты ее вернул. – Раскольник протянул мне руку, я ее пожал. Он кивнул, его глаза уставились на меня, как будто пытались содрать кожу с моего лица и посмотреть, что было под ней. – Я твой должник.
– Тогда окажи мне услугу – оставь в покое Рут Лафлин. Ее и так до конца жизни запрут в усиленно охраняемом помещении. Она не виновата в том, что натворила.
Он сжал губы.
– Не надо око за око, зуб за зуб, как там еще, – сказал я. Раскольник повернулся, снова подошел к кровати:
– Я буду за нее молиться.
Лучше, чем ничего…
Элис ждала меня у выхода из палаты.
– Как там дела?
– Будет за нее молиться.
– О-о… – Пошла рядом со мной. – На самом деле Рут не виновата. Она серьезно больна, годы терапии потребуются, чтобы добраться до ее настоящего «я».
Пошли по коридору к лифтам. Я нажал на кнопку:
– Пока до ее настоящего «я» не добрался Раскольник, у нас все будет в порядке.
