Точно – «почти трущобы».
Ступеньки вовсю скрипели под моими ногами по пути на четвертый этаж, трость стучала по грязному ковролину.
Элис бросила пластиковые пакеты на пол и, забрав у меня ключи, начала перебирать их, словно бусины четок. Затем поочередно открыла каждый из четырех внутренних замков, цилиндры у них были блестящие и непоцарапанные. Значит, замки врезали недавно.
Она попыталась улыбнуться:
– Ну, как я и сказала, место не самое великолепное…
– Должно быть, лучше того, где я был последние два года.
Она открыла дверь и, щелкнув выключателем, зажгла свет.
На полу короткого коридора голые половицы. Небольшие клочки синего нейлона отмечали место, где когда-то лежал ковер, закрывавший большое темно-коричневое пятно шириной метра три. На проводе висела одинокая голая лампочка, потолок вокруг нее в пятнах кофейного цвета. Душный запах крови, как в лавке у мясника.
Элис втолкнула меня внутрь и закрыла за нами дверь, тщательно заперев ее на все засовы:
– Ну что, теперь небольшая экскурсия…
* * *
В кухне места на двоих не нашлось, так что я стоял в дверном проеме, пока Элис, громыхая и звякая, готовила чай. Рядом с раковиной шаткая пирамида из картонных коробок – одна из-под тостера, другая из-под электрического чайника, из-под ножей с вилками…
Она достала из коробки две чашки и ополоснула их под краном:
– Ты хочешь чем-нибудь заняться сегодня вечером, в смысле, мы бы могли сходить в паб или в кино, правда, для кино уже поздно, если только нет какого-нибудь позднего сеанса или еще чего-нибудь, есть еще несколько видеодисков, которые можно посмотреть на ноутбуке, или просто книжку почитать?
После двух лет, проведенных в маленькой бетонной комнате, иногда со случайным сокамерником, подверженным внезапным несчастным случаям, выбор был очевиден.
– Вообще-то… Я бы остался дома. Если ты не против.
Гостиная была не то чтобы очень большая, но чистая. По обеим сторонам деревянного упаковочного ящика, стоявшего перед камином, пристроилась пара складных стульев, вроде тех, что продаются в туристических магазинах. Элис не срезала ценник с ковра, и он, словно раненая птица, трепыхался под струей теплого воздуха, вырывавшейся из небольшого воздушного нагревателя.
На шторах линяло-синего цвета все еще оставались складки. Я отдернул одну половину.
Кингсмит. Снова. Как будто последнего раза не хватило.
Вообще-то, в темноте он выглядел не совсем ужасно, просто извивающаяся лента уличных фонарей и светящиеся окна домов, протянувшихся к Кингз Ривер. Железнодорожный вокзал на противоположной стороне реки сверкал как громадный кусок стекла. Даже промзона в Логансферри выглядела завораживающе-таинственно. Огоньки сигнальных фонарей и светящиеся вывески. Заборы из металлической сетки и сторожевые собаки.
Сказать по правде, большая часть Олдкасла ночью выглядит лучше.
А затем в небе вспыхнул золотой шлейф. Один… Два… Три… БАХ! Сверкающая сфера из красных огней разукрасила ночное небо, отчетливо высветив пару напоминающих могильные плиты многоэтажек и заливая их кровью.
Картинка стала медленно угасать, и вскоре все снова погрузилось во мрак.
У моего плеча возникла Элис:
– Вторую неделю запускают. В смысле, я, как всякий нормальный человек, люблю фейерверки, но уже целая неделя прошла после Ночи костров, и как только солнце заходит, у нас тут натуральный Бейрут.
Еще один фейерверк рассыпался синими и зелеными искрами. Перемена цвета ничего не улучшила.
Она протянула мне чашку чая:
– Знаешь, может быть, стоит поговорить о том, что случилось с Кети и Паркером, сейчас ты на свободе, и здесь ты в безопасности, и тебе не надо беспокоиться о том, что тебя могут записывать, или что какие-то люди…
– Расскажи мне о Клэр Янг.
Элис замолчала. Закусила губу. Села на один из складных стульев:
– Ее мать во всем винит себя. Мы не стали информировать общественность, но она под постоянным наблюдением из-за попытки суицида. Дважды пыталась, правда, ее…
– Нет, не о ее матери. Клэр.
– Хорошо. Клэр. – Элис скрестила ноги. – Совершенно очевидно, что она по всем признакам соответствует прежним жертвам Потрошителя – медицинская сестра, лет двадцати пяти, и выглядит очень… способной к зачатию.
Чай был горячий и сладкий, как будто Элис подумала, что я страдаю от нервных приступов.
– Если это он, значит, он все еще охотится в районе больницы. Есть что-нибудь с камер видеонаблюдения?
– Клэр так и не дошла до работы. Насколько мы можем предположить, она не ушла дальше Хортон-роуд. Очень надеемся, что завтра нам принесут пленки с камер видеонаблюдения из этого района.
Я повернулся к окну. Еще один зловещий красный глаз взорвался над многоэтажками.
– Так это он?
– А-а… – Пауза. – Все зависит от того, что случится завтра. Суперинтендант Несс полагает, что это не он. Суперинтендант Найт думает, что это он. А Медведь сидит на заборе и ждет, когда мы сможем осмотреть тело и ознакомиться с уликами.
– Так вот почему мы здесь – установить, вернулся он или нет?
– Нет, мы здесь потому, что детектив-суперинтендант Джейкобсон – человек необычный. Он хочет, чтобы наша Специальная экспертная группа по ведению следствия и оценке его результатов стала постоянно действующей. Для него это пробный шар.
Я задернул шторы. Повернулся спиной к внешнему миру:
– Так… какие у тебя видеодиски есть?
* * *
– Нет, ты послушай меня – мы будем с этим бороться! – Она останавливается, перехватывает ручку спортивной сумки и смотрит вверх на темно-серый потолок. Волосы у нее цвета полированной меди, россыпь веснушек на щеках и на носу. Хорошенькая.
Над ее головой щелкает и жужжит флуоресцентная трубка, которая никак не может загореться, отбрасывая стробоскопические тени по всему подземному паркингу.
Совсем неподходящее место для женщины, чтобы прогуливаться ночью в одиночестве. Кто знает, что за чудовища могут прятаться в тенях?
Ее дыхание туманным плюмажем стоит над головой.
– Мы не можем позволить им скомпрометировать лечение пациента только ради того, чтобы сэкономить несколько жалких фунтов.
Да, точно. Потому что именно так это работает.
Некто на другом конце линии что-то говорит в ответ, и она останавливается на минуту, окруженная раздолбанными машинами, припаркованными жалкими рядами из вмятин и облупившейся краски. Вздергивает подбородок:
– Нет, это совершенно неприемлемо.
И тут вступает музыка – скрипки, – низко и медленно, отмечая время ее шагами, пока она идет к своей машине – древнему «рено-клио», одно крыло которого цветом отличается от других.
