– Прости.
Элис шаркнула маленькими красными «конверсами», отвернулась, уставилась на секционные столы и раковины:
– Как много места.
– Очень удобно, когда перевернется автобус со школьниками, или какая-нибудь гадость случится в интернате для престарелых, или городские власти вдруг решат вскрыть массовое захоронение… – Я скрестил пальцы рук с такой силой, что костяшки огнем обожгло. Отвернулся. – Тогда очень даже удобно бывает.
Доктор Константайн выкатила металлическую тележку на колесиках, в которой лежал громадный, до отказа набитый саквояж. Покопалась в нем и извлекла наружу сверток из ткани, развернула. На свет божий явился целый набор блестящих ножей, зажимов, щипцов и ножниц – орудия ремесла.
– Знаете, в старые добрые времена только я имела право сделать первый разрез на трупе.
Влезла в лабораторный халат, подошла к контейнеру над мойкой и оторвала от рулона зеленый пластиковый фартук. Надела, завязала концы за спиной. Потом натянула на руки пару лиловых хирургических перчаток. – Кто-нибудь может включить мой диктофон? Он в сумке.
Я вынул диктофон, нажал на красную кнопку, зацепил его ремешком за лампу над столом.
Доктор Константайн провела пальцами по животу Клэр Янг.
Восковую кожу пересекали два шрама, один с мелкими стежками черной ниткой, другой зашит толстой нейлоновой нитью, которую так любят патологоанатомы. Тонкие стежки скрепляли края шрама крестовидной формы, толстая нить сшивала Y-образный разрез, который шел от ключиц к волосам на лобке.
Константайн что-то неразборчиво пробубнила под маской.
– Ну, они были достаточно профессиональны, чтобы не тронуть хирургию Потрошителя.
Взяла пару остроконечных ножниц, один за другим перерезала стежки, сделанные толстой нитью. Отвернула лоскут кожи, освобождая ребра.
– Иногда, мне кажется, было бы полезным не заниматься перетаскиванием тяжестей. – Ухватившись пальцами обеих рук за края грудины, вытащила грудную клетку и положила ее на тележку рядом со своими инструментами. – Не очень-то это здорово.
Грудь и брюшная полость Клэр были заполнены прозрачными пластиковыми пакетами, наполненными чем-то темным и блестящим. Константайн покопалась в них, вынула пакет, содержимое которого напоминало сердце:
– Первый улов не очень удачный. – Выложила содержимое в металлическую чашу. – Мистер Хендерсон, не могли бы вы взять за шкирку вашего морщинистого друга-идиота и спросить его, хранятся ли еще в холодильнике тела первых жертв? Может быть, пока мы здесь…
* * *
Дагала я нашел в комнате для персонала. Задрав ноги на кофейный столик, он смотрел по телевизору старинный сериал с мисс Марпл и периодически прикладывался к бутылочке с энергетиком.
– Патологоанатому нужны тела первых жертв.
Он скорчил недовольную гримасу. Отхлебнул из бутылки:
– Тут может случиться одна крошечная проблемка. У нас осталось только одно тело. Одно, так сказать, пропало, два других, после активного сопротивления, пришлось выдать родственникам для захоронения. Могу вытащить номер четыре и разморозить, если хотите. Правда, времени прилично пройдет, пока она оттает.
– Натали Мэй все еще заморожена? И операция «Тигровый бальзам» даже не поинтересовалась ей?
Пожал плечами. Хлебнул:
– Кто может постичь дела полиции Шотландии? К тому же семьи у нее нет, так что никто за ней не приходил. Так и лежит здесь, холодная и одинокая, уже восемь лет.
– Давай-ка извлекай ее.
– Может быть, еще найдутся образцы кожных покровов и рентгеновские снимки других тел. Но это только в том случае, если они пережили зиму две тысячи десятого. – Отвернулся. – Мне на самом деле было очень жаль, когда узнал о вашей дочери. И о брате.
На экране телевизора сидевшая в гостиной Маргарет Рутерфорд, облапошив молодого человека, заставила его признаться в убийстве. А потом выпила чашечку чаю, пока полиция забирала парня, чтобы его потом вздернули. Все так мило и благопристойно.
Дагал сжал в руке бутылочку с энергетиком, отчего она жалобно скрипнула.
– Когда лейкемия отняла у нас Шону… мы… – Сделал еще глоток. – Просто хотел сказать, что знаю, как это бывает.
Да, конечно, ребенок умирает от рака или от рук серийного убийцы, это абсолютно одно и то же.
Ничего ему не сказал. Просто повернулся и вышел из комнаты.
Он, по меньшей мере, смог попрощаться.
* * *
Когда я возвращался в секционный зал, полы коридора визжали под моими ногами. Трость стучала по напольной плитке в ритме рабов на галерах, а мобильный телефон был плотно прижат к уху.
– На сколько?
Из трубки хрипел голос Хитрюги:
– Нет, ты не беспокойся, понимаешь, это ненадолго, пока я на ноги не встану… Я бы тебя не попросил, но… сам понимаешь.
– Эндрю все еще дурью мается?
– Ты меня и не заметишь. Клянусь. Возьму надувной матрас, одеяло, все такое. Никаких проблем.
– Я хочу допросить выживших жертв Потрошителя. Распишешь мне все детали по ним, а я попрошу Элис, чтобы она разрешила тебе пристроиться в гостиной. Договорились?
– Договорились.
– И не болтай об этом ни с кем. Не хочу, чтобы Несс узнала, что мы их допрашиваем. – Я помолчал, одной рукой придерживая дверь в секционный зал. – Ходил встречаться с твоим приятелем насчет духовного наставничества.
– О-о… – Пауза. – Полностью просветлился?
– Как насчет сегодня ночью?
Хрипение перешло в шепот:
– Налет перед заходом солнца?
– Мне нужны все детали по адресу – системы безопасности, сторожевые собаки, места доступа, когда она там бывает. Все как обычно.
– Место захоронения?
– Думаю, какой-нибудь стандартный вариант.
Отключил трубку. Набрал другой номер.
Телефон гудел, гудел и гудел, потом – щелк.
– Вы набрали офис Гарет и Брет. Мы не можем подойти к телефону, оставьте ваше сообщение после сигнала.
– Брет? Это Эш. Где твой брат? Брет, ты меня слышишь?
Молчание. Звонок отслеживают или действительно нет дома? На самом деле в обоих случаях не важно.
– Я… – Что я? Как будто есть какая-нибудь разница в том, что я скажу. – Просто хотел сообщить, что… Я обо всем позабочусь. А вы, парни, не ссорьтесь друг с другом, ладно? – Неуклюжее молчание. – Ладно, все. Пока.
Мобильник отправился в нагрудный карман.
Глубокий вдох.
Снова вошел в секционный зал.
