Элис попятилась от забора, прижимая ладонь к животу, как будто изжога еще не прошла:
– Может, разумнее будет вызвать поддержку, в смысле, у нас ведь нет никаких особенных полномочий, как вы…
В проеме между створками ржавых металлических дверей мелькнула шерсть. Лязгнули зубы. Собака еще раз врезалась в забор – БАМ!
Уголек и Пепел.
Хорошо еще, что ворота на цепи накрепко.
Бабз втянула щеки, вздернула бровь:
– Может такое быть, что его дома нет?
БАМ!
– Он дома.
– Хорошо. Не очень хочется шум поднимать, чтобы просто выяснить, что его дома нет. – Хмуро взглянула на колючую проволоку. – Тут через ворота не перелезешь. Пойдем напролом, Мальчик-с-Ломом.
БАМ!
Да… А может быть, нет.
– Слушай, между собаками и нами только эта цепочка. Бабз опустила дробовик на уровень живота:
– Не берите в свою хорошенькую головку, мистер Хендерсон. Мы с Тэтчер о вас позаботимся.
Я поднял лом, сунул загнутый конец между замком и скобой. Выдохнул со свистом. Боб-Строитель все так же сидел на своем месте, на заднем сиденье. Наверное, ему очень хотелось помочь. Конечно, было бы куда спокойнее иметь его на нашей стороне. Но это автоматически превращало Бабз в свидетеля – да, офицер, хочу сообщить вам, что я видела мистера Хендерсона с пистолетом в руках. А когда миссис Керриган всплывет с отстреленной мордой…
Да, лучше не надо.
Махнул рукой на «сузуки»:
– Элис, сядь в машину.
Загремела цепь, громадное мохнатое тело снова врезалось в ворота.
– Ты уверен, что нам не надо…
– В машину. Быстро!
Повозившись с ключами, она забралась внутрь. Захлопнула за собой дверь. Щелкнула дверным замком. Уставилась на меня расширенными от ужаса глазами.
Я повернулся к воротам. Сделал глубокий вдох.
– Так, на счет три. Раз. Два. Т…
Ночь прорезал резкий голос:
– УГОЛЕК! ПЕПЕЛ! А НУ, ЗАТКНИТЕСЬ, МАЛЕНЬКИЕ ЗАСРАНЦЫ! ИЛИ Я С ВАС ЖИВЫХ ШКУРУ СПУЩУ!
В щели между створками ворот собаки замерли, как на картине, – пасти разинуты, языки вывалились, зубы оскалены, мышцы на холках подрагивают. Потом повернулись и стали вглядываться в глубину свалки.
Из сумрака появился высокий худой мужчина, на нем не было ничего, кроме драных джинсов. В одной руке бутылка «Гленморанджи», в другой – громадный мясницкий нож. Грудь и руки вымазаны в чем-то черном и красном, кровь на джинсах и босых ногах. Торс крест-накрест пересекали шрамы, одни старые и бледные, другие, яростно-красно-бордового цвета, стягивали грудную мышцу, и кожа между ними была вроде загорелого треугольника. Грива черных волос свешивалась на покрытый морщинами лоб, седые усы закрывали верхнюю губу. Мешки под глазами, узкими, как ножевые раны. И лицо, вырезанное из гранита и всякой разной человеческой боли.
Оскалился и свистнул.
Псы сорвались к нему, молчаливые и угодливые.
Бабз опустила дробовик, криво улыбнулась:
– Он того… гораздо лучше выглядит, чем я воображала.
Никогда бы не подумал, что буду рад увидеть Раскольника Макфи.
20
Раскольник закрыл ворота, запер на замок. Вокруг нас беззвучно кружили собаки. Элис дернула меня за рукав, голос тихий:
– Прямо как в фильме ужасов.
Свалка была темным лабиринтом из полуразбитых машин, стоявших штабелями в виде монолитных блоков. Груды металлолома, покосившиеся пирамиды из посудомоечных машин, электроплит и холодильных камер.
Посредине свалки, в окружении груд металла, возвышался контейнер для морских перевозок, неровными буквами мелом на стене – «ЦЕРКОВЬ». По бокам была приделана пара фургонов – древний автобус Транспортной компании Олдкасла, стоявший на спущенных колесах, и задняя часть «Транзита». Крепилось это сооружение все теми же листами ржавого металла. Гирлянды разноцветных китайских фонариков высвечивали возвышавшееся над грудами металлолома громадное распятие высотой этажа с два.
Дом, милый дом.
Раскольник отворил деревянную дверь, вделанную в стену контейнера, и нырнул внутрь, зацепив ножом лист ржавого металла.
Уголек и Пепел протиснулись в дверь вслед за ним, царапая когтями по линолеуму. Раскольник оглянулся на меня через плечо, осклабился, обнажив мелкие белые зубы. Теперь он больше не кричал, голос был тихим. Выражался учтиво. Почти изысканно.
– Могу предложить вам чашку чая.
Бабз просунула Тэтчер через петли на липучках, приделанные к груди защитного жилета, и теперь дробовик угнездился прямо у ее живота.
– На самом деле я бы от кофе не отказалась, если…
– Большое спасибо, не нужно. – Проигнорировал брошенный в мою сторону сердитый взгляд. – Мы бы хотели поговорить с вами о Джессике.
Спина Раскольника напряглась на мгновение. Он что-то проворчал, сделал глоток из бутылки с виски и твердым шагом прошел в гостиную.
Внутри стены контейнера были обклеены полосатыми обоями, медленно выцветавшими до грязно-серого цвета униформы и кое-где покрытыми темными пятнами плесени. Посредине турецкого ковра пристроился продавленный коричневый диван, окруженный залежами книг в бумажных обложках, газетами и пустыми пивными банками. Напротив маленький телевизор, водруженный на штабель из автомобильных шин. Еще больше книг вдоль стен, некоторые на книжных полках, другие просто кучами на полу.
В воздухе стоял медистый запах сырого мяса, такой густой, что я чувствовал его на вкус.
Раскольник прошел мимо дивана в заднюю часть контейнера, где над деревянным столом, застеленным газетами, висела на проводе маленькая электрическая лампочка. Газетная бумага была пропитана кровью. Посредине лежал громадный темно-красный кусок мяса размером с маленького ребенка. Понять, что это за мясо, было невозможно, кожи на нем не было, только толстые прослойки белого жира. Он еще раз отхлебнул из бутылки, а потом врезал ножом по мясу, отрубив кусок края.
Уголек и Пепел крутились вокруг его босых ног, глаза прикованы к столу, пасти раскрыты.
Металлический пол контейнера напоминал лоскутный ковер из пятен ржавчины и истертой ногами краски. Каждый раз, когда мой лом-трость ударялся о него, пол звенел, звуком напоминая похоронный колокол.
Элис сложила руки перед собой:
– Ваш дом очень… особенный.
Раскольник наградил ее кладбищенской улыбкой. Провел лезвием ножа по краю куска мяса, отрезая тонкую полоску:
– Как тебя зовут, девочка?
– Доктор Элис Макдональд. Это Эш Хендерсон, а это офицер Кроуфорд.
