Я открыл дверь, ухватился за ручку, когда ветер попытался вывернуть ее из петель, и выбрался под дождь. Постоял на здоровой ноге и наклонился за тростью.
– Постарайся выглядеть как журналист.
Мы прошли мимо припаркованных машин, едва помещаясь вдвоем под маленьким черным зонтиком Элис. Дождь тарахтел и бумкал по черной материи.
Видеокамера над входной дверью смотрела на клавиатуру домофона, правда, на линзу кто-то прилепил желтый смайлик. Так что неудивительно, что не было никаких видеоматериалов, когда на кого-то нападали.
Я нажал на кнопку квартиры под номером восемь. Рядом с кнопкой на пластиковой наклейке были напечатаны имена: «МАКФИ, ТОРНТОН, КЕРР и ДЖИЛЛЕСПИ». Имени Клэр Янг на наклейке не было, наверное, она жила в здании «А» или «Б».
Какое-то время ничего не происходило, кроме дождя.
К стеклу скотчем прилеплены несколько плакатов: «СПАСИТЕ НАШ СЭКСОН ХОЛЛЗ!», «БЛАГОТВОРИТЕЛЬНАЯ РАСПРОДАЖА В ПОМОЩЬ СОМАЛИ» и «ВЫ ВИДЕЛИ ТИММИ?» над фотографией рыжего с белой грудкой кота.
Элис ерзала рядом со мной, ее зонт выворачивало и трепало на ветру, сама она опасливо оглядывалась через плечо на гиен, забившихся в свои машины.
– Восемь лет назад Генри говорил что-нибудь про письма? Может быть, у него были какие-то подозрения? Кто-то на периферии расследования, кто использовал помпезные или воображаемые образы в своих отчетах или во время разговора?
– Если честно, от Генри никакой пользы не было. – Я снова нажал на кнопку квартиры. – Элли только что поставили диагноз. Большую часть времени он был пьян. А когда не был, говорил по телефону с ее онкологом. На пресс-конференциях он и Дочерти играли в наставника и студента, но на самом деле ученик волшебника делал всю работу.
Интерком пикнул, и из него послышался низкий голос с рубленым шотландским акцентом, сопровождаемый гулом статического электричества из громкоговорителя.
– Она не хочет видеться с тобой, Джимми, прими это как намек.
Я наклонился к микрофону:
– Это полиция. Хотим поговорить с вами о Джессике Макфи.
– Что, опять? – Это могло быть хорошим знаком. Потом: – Подождите, чертова кнопка заедает…
Элис ухватила крепче ручку зонта, когда ветер попытался вырвать его из рук.
– Кажется, мы больше не собирались говорить людям, что мы полиция?
– Это звучит лучше, чем «Привет, мы, вообще-то, не офицеры полиции, но мы часть команды специалистов, которые вроде как помогают основному расследованию, только нам не разрешают это говорить, потому что наш босс упивается своей властью».
– Верно.
Откуда-то изнутри раздался металлический лязг, эхом откликнувшийся в подъезде.
– Значит, Генри не проводил поведенческий анализ?
– Он половину времени прямо ходить не мог. Хотя и проверял все, что делал Дочерти… По крайней мере, так он говорил.
Она прикусила нижнюю губу, переступила с ноги на ногу. Потом поиграла с волосами.
– Мне кажется, нужно отказаться от психологического портрета и вернуться к самому началу.
На верхней ступеньке лестницы в подъезде появилась пара туфель.
– Я в том смысле, что если доктор Дочерти составил первоначальный психологический портрет и Генри проштемпелевал его, не читая, то совсем не удивительно, что Дочерти просто отрыгнул его для Неусоб-Пятнадцать, потому что он верен тем идеям, которые выдвинул восемь лет назад, просто потому, что думает, что Генри с ними согласился, но никакому серьезному анализу они не подвергались.
Ноги стали спускаться вниз, вместе с ними появились джинсы, потом полосатый топ с бабочками и стразами между полосок, раскачивающаяся грудь в вырезе. Наконец, голова – загар, вишневая губная помада, тени на глазах, собранные в пучок светлые волосы, челка, на шее ожерелье из блестящих стекляшек. Немного расфуфыренная для без двадцати двенадцать вторника.
Элис уронила руки к бокам:
– Нужно взять еще немного виски.
Женщина остановилась с другой стороны двери, прищурившись, посмотрела на нас, голос приглушен стеклом.
– Могу я увидеть ваши документы?
Я извлек свое просроченное удостоверение, она кивнула и нажала на кнопку рядом с дверью. Резкое жужжание. Мы протиснулись внутрь, прячась от дождя. Стояли, капали на коврик.
За нашими спинами стеклянная дверь осветилась вспышками фотокамер – гиены наконец-то поняли, что нас стоило сфотографировать.
Женщина сложила руки на груди, еще больше обнажая ложбинку бюста:
– Вы нашли ее, да? Вы нашли Джессику, и она мертва.
* * *
Медицинская сестра Торнтон отворила дверь спальни и махнула рукой:
– Это спальня Джессики.
В комнате полный кавардак – ящики выдернуты, платяной шкаф пустой, на кровати горы пальто и платьев, брюк и рубашек, в углу комнаты скомканное пуховое одеяло, на нем подушки. Лежавший на полу ковер цвета радуги едва виден.
Она вздохнула:
– Я вчера все прибрала, после того как обыск провели, а сейчас убираться нет времени. Такси в двенадцать приедет.
Я переступил порог. Медленно повернулся на триста шестьдесят. Показал на светлый прямоугольник на стене, обрамленный пылью:
– Это они?
– Нет, это Джессика. Разбила рамку на тысячу кусков, фотографию выдрала и сожгла.
Хм… Пробрался к окну через кучи нижнего белья. Оно выходило на Кэмберн Вудз, густой, темный и блестящий под дождем. Пара тропинок, извиваясь, скрывались в лесном мраке.
– Мисс Торнтон, Джессика не говорила о ком-нибудь, кто околачивался поблизости? Может быть, кто-то заставил ее чувствовать себя неуютно?
– Называйте меня Лиз. Ваши коллеги тоже об этом спрашивали. Из обеих групп. – Она повернулась на каблуках и застучала ими по коридору. В ритм музыке, доносившейся из гостиной.
Элис шмыгнула носом, ткнула носком кеда в валявшийся на полу зеленый джемпер. Хмуро посмотрела на перевернутую вверх дном комнату, голос едва слышен:
– Вернуться к самому началу. Что мы знаем о Потрошителе…
Я пошел вслед за Лиз Торнтон на кухню. Кухня была достаточно просторной, чтобы вместить в себя электроплиту, холодильник с морозильной камерой, небольшой стол, раковину и стиральную машину. Она открыла дверь холодильника, достала маленькую желтую банку тоника. Затем извлекла из морозилки пакет с ледяными кубиками и бутылку водки:
– Хотите немного?
– Не могу, на таблетках.
– Что-то серьезное? – Стакан из шкафа наполовину наполнился кубиками льда.
– Артрит и огнестрельное ранение.
– Печально слышать. – Приличная порция водки, разбавила тоником. – Если вы думаете, что еще слишком рано для выпивки, так я две недели в ночную смену выходила. Для меня сейчас примерно восемь вечера, так что практически это вечерняя рюмочка. – Кивнула на сервант, к которому я прислонился: – Там пакетик кешью есть.
