– ААААГГГГХХХХ!
– Я же тебе сказал, что я исследование провел. – Раскольник швырнул пистолет в темноту. – «Обожжение за обожжение, рана за рану, ушиб за ушиб». Напомню: Исход, стих двадцать первый, строфа двадцать пятая. Ты приказала выстрелить мистеру Хендерсону в ногу, и теперь пожинаешь то, что тобою посеяно.
– О ГОСПОДИ, КАК БОЛЬНО!
Дождь стучал по асфальту, сверкал в свете фар внедорожника, прибивал меня к земле.
Он наклонился, снова взял в руку молоток. Мотнул им сначала в мою сторону, потом в сторону краденого «ягуара»:
– Кажется, лучше всего будет снова вернуться к работе, ты так не думаешь?
– ТВОЮ МАТЬ! ГОСПОДИ! АААГГХХХ!
Я подтянул к себе трость, оперся на нее и встал на ноги. Уставился на вопящую фигуру, корчившуюся у моих ног:
– Мы должны ее убить.
– Око за око. – Пнул миссис Керриган носком ботинка. – В следующий раз.
– Она тебя преследовать будет, меня будет преследовать. На наши семьи наедет…
О господи, Элис…
Я повернулся и быстро поковылял – если можно ковылять быстро – прямо по лужам, мимо «ягуара», к проходу между складом и контейнерами.
Если Элис сделала так, как мы договаривались – дала деру, – то нам всем крышка. Как только она удалится от меня на сто ярдов, сработает сигнализация, и сюда на всех парах примчится группа захвата. А тут все в крови, и люди покалеченные валяются.
Вот черт.
Достал телефон, ткнул пальцем в приложение Сабира. Оно слегка подумало, загружаясь, потом пискнуло, и экран окрасился оранжевым. Значит, до того места, где она находится, футов семьдесят.
Я сложил ладони рупором:
– ЭЛИС! – Сделал еще несколько шагов в сторону контейнеров, по направлению к отверстию в заборе. – ЭЛИС!
Экран из оранжевого стал желтым, писк почти прекратился.
Прошел еще немного вперед, в темноту.
– ЭЛИС!
Зеленый.
На земле рядом с контейнерами чья-то фигура.
Джозеф.
Он лежал на спине, одна рука запрокинута над головой, ноги согнуты. Рядом валялась бита, толстый конец покрыт красными пятнами, заметными даже в темноте.
Я взглянул на экран телефона. Зеленый. Она где-то рядом.
– Элис?
Еще два шага вперед, в темноту между контейнерами, между ржавыми стенами едва можно протиснуться. Воняло горелым пластиком и плесенью. Еще пара шагов. Потом еще два шага.
– О нет…
Она лежала на боку, свернувшись в клубок, колени прижаты к груди, маленькие красные кеды нелепо торчат. Обнимала себя одной рукой. Висок пересекала засохшая полоска крови. Рядом раскрытая сумка, молотка не видно.
Ублюдок.
Я встал рядом с ней на колени, убрал с лица мокрые волосы:
– Элис? Ты меня слышишь?
Приложил два пальца к шее под челюстью… Ага, есть – пульс.
Со свистом выдохнул. Наклонил голову, положил ей на плечо. Слава богу.
Потом грудь заполнилась чем-то темным.
Встал, подошел к Джозефу, врезал ногой в живот пару раз. Никакой реакции. Схватил биту:
– Ты, вонючий кусок дерьма.
Бей по ноге, по ногам бей.
Бита едва не треснула от удара, даже в руках отдалось.
Один удар. Второй. Третий. Он даже не крякнул, так и лежал, пока я перемалывал ему кости.
Вмазал последний раз, для надежности, отбросил биту, поднял Элис на руки и похромал к автомобильной стоянке, припадая на правую ногу. Ножи из грязного льда раздирали плоть и кости.
Когда доковылял до машины, ни Хитрюги, ни миссис Керриган там уже не было. Правда, Пол Мэнсон все еще валялся на земле лицом вверх, пулевые отверстия в груди и во лбу блестели, как миниатюрные «черные дыры».
Раскольник стоял на том же месте, где я его оставил, держал в одной руке молоток, в другой – мой пистолет. Вздернул подбородок:
– Она в порядке?
Я положил Элис на заднее сиденье «ягуара»:
– Жива.
– Хорошо. – Подошел к трупу Мэнсона, толкнул ногой. – Забери это с собой. Мне хватит трупов.
Захлопнул дверь, выпрямился.
– А где Хитрюга?
– Жирный голый парень? Я за ним присмотрю. А ты присмотришь за мертвым бухгалтером и за девчонкой. А потом уберешься отсюда и будешь искать мою дочь.
Мой рот наполнился наждачной бумагой.
– Я без него не уйду.
– День рождения Джессики, ей исполнилось пять лет. Праздновали в больнице, рядом с ее матерью. Она едва могла поднять голову с подушки, из рук и носа торчали трубки, но все равно улыбалась нам. Джессика поцеловала ее в щеку и сказала, что мама скоро станет ангелом.
– Послушай, ему нужна помощь.
– Сказала, чтобы мама возвращалась, стала ее ангелом-хранителем и превратила тыкву в карету, а мышей – в лошадей.
– Уильям, ему нужен врач.
Раскольник поднял пистолет:
– Когда ей было шесть, она попросила еще один кусок торта на свадьбе, а когда ее мачеха спросила, зачем ей это нужно, она ответила, что ее мамочка очень любила пирожные и что в следующий раз, когда мы будем навещать ее на кладбище, мы этот кусок ей оставим там.
Я повернулся к нему спиной и стал оглядывать землю вокруг машины. Где, черт возьми, пистолет миссис Керриган?
В глаза лезли пучки травы, заполненные дождевой водой ямы в асфальте и темнота.
– Когда Джессике было семь, умер ее кролик. Она плакала целую неделю, потому что кролики не могут попасть в рай, ведь у них нет души. Успокоилась, когда я сказал, что зато они и в ад не попадут.
Где этот чертов пистолет?
– Она выросла. Стала непокорной. Отвернулась от Господа. Но она все еще моя маленькая девочка.
Как будто у меня есть лишние три сотни, чтобы купить новый пистолет.
– Вот что будет дальше. Я буду держать твоего друга у себя до тех пор, пока ты ее не найдешь. И за каждый упущенный день я буду посылать тебе понемногу от него. И если… – Голос Раскольника на мгновение охрип. – Если она умрет…
– Можно догадаюсь: «Обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб»?
И куда, черт возьми, делся этот гребаный пистолет?
Раскольник наклонился, поднял что-то с земли у своих ног.
– Ты не это ищешь? – Пистолет миссис Керриган. Раскольник вытащил обойму, бросил на землю, пистолет швырнул в другую сторону. Он стукнулся о мокрый асфальт в полуметре от меня.
– Ты ее убил?
