Нет, денег она не попросит. Заработает, если нужно; ведь сумела заработать эти? И счастья от результатов собственных усилий будет куда больше, нежели от взгляда на чужую ядовитую сумму, свалившуюся с неба. К ней она всегда будет бояться прикоснуться, будет паниковать, что руки станут прокаженными, покроются невидимыми пятнами. Сначала руки, потом душа…
Семечко номер два — семечко здоровья.
Смешно.
Если бы не сегодняшняя ночь… Марика покачала головой и грустно улыбнулась.
Если бы не сегодняшняя ночь, она бы счастливо попросила у пилона наикрепчайшего здоровья себе любимой и жила бы, не зная горя. Радовалась бы отсутствию простуд, выбросила бы все пузырьки из ящичка над зеркалом, забила бы его вместо этого кремами. С удовольствием бы рвала на выходе из больницы после планового медосмотра справки с заключением «полностью здорова» и бежала бы в соседнее кафе за мороженым. Слушала бы жалующихся на недомогания коллег и тихо блаженствовала от того, что ее подобные несчастья никогда не коснутся. Никогда-никогда, во веки веков, потому что она прошла Магию, потому что попросила именно то, что хотела…
Вот только не попросит.
Уже не попросит.
Прятался в кронах ветер. Шелестел листьями, стряхивал с них остатки влаги, раскачивал, как на качелях, сидящих на ветках птиц.
«Вы же понимаете, что делаете? — озабоченно вещал в голове голос полупрозрачного старика, гневно раскачивался из стороны в сторону наконечник зажатого в руках посоха. — Вы же лишаете себя развития, способности слышать…»
Марика устало закрыла глаза. Лучше бы она в ту пещеру не ходила вовсе.
Уже распогодилось, а она все сидела на краю опушки, не двигаясь с места. Выглянуло из-за туч солнце, заблестела трава; свет будто подбадривал: «Давай, не грусти, ведь ты уже дошла», — но Марика, не внимая радостной игре лучей, все сидела и тонула в бесконечных, тянущихся, словно паровозный состав позади шлагбаума, размышлениях.
Развалившаяся на части мозаика так и лежала бесформенной кучей из кубиков — один к другому не подходит.
Чего еще она хотела?
Карьеры, славы, признания? Бесконечных успехов на выбранном ранее поприще? Что означало вечеринки, презентации, награды, звонки, предложения, суматоху? Круговорот лиц, предложений, договоров? Всего того, что помогает человеку повысить самооценку, убедиться в собственной небесполезности, раздуть до размеров воздушного шара тщательно лелеемое эго, почувствовать себя всеми любимым и признанным?
Какая глупость — быть всеми любимым. Ложно любимым. Не это ли чувство рождает в душе настоящую пустоту?
А как насчет счастья в личной жизни? Ведь она хотела Ричарда? Нет, кого-то лучше Ричарда, в тысячу раз интереснее, красивее, заботливее? Кого-то замечательного, кого можно было бы обнимать, держать за руку, наслаждаться каждым проведенным вместе мгновением? Кто не отказался бы провести с ней двухнедельный отпуск, кто никогда не ответил бы в трубку равнодушной фразой «давай в другой раз»?
Оказалось, и это желание потухло, побледнело и выцвело, как пролежавший годами на пороге половик.
Просить для себя незнакомца? Надеяться на совместное счастье?
Незнакомца не хотелось.
Совсем некстати всплыло в воображении знакомое лицо с серыми, как утреннее небо, глазами. Черные брови, черные ресницы, широкий разворот плеч в темной куртке, уверенная походка, всегда спокойный голос…
Ну вот еще… Не хватало только влюбиться в проводника. В мужчину-учителя, мужчину-гида, ведущего по пути знания достойных. Мужчину, для которого она — всего лишь высокомерная девчонка с дурацкими запросами, с которой он даже не пришел попрощаться.
Нахмурившись от того, что пытающееся выбраться из душевного разлома настроение при мыслях о Майкле снова сделалось пасмурным, Марика поерзала на месте и уткнулась недовольным взглядом в пилон, будто это не она сама, а стоящий на опушке камень во всем виноват.
Вот о чем теперь просить? Четыре семечка, а просить не о чем. Бред. Идиотизм, которого, перешагивая порог бабкиной двери, нельзя было предположить.
Через секунду, прервав безмолвное негодование, послышались приближающиеся из рощи шаги.
* * *
— Ты еще не пробовала? Сидишь, думаешь?
Он был все таким же розовощеким и оптимистично настроенным. А еще кудрявым, вспотевшим и изрядно потерявшим в весе.
Рон.
Шумно отдышался, критичным взглядом окинул пилон, хмыкнул, подошел к нему ближе и сбросил на траву рюкзак.
Не Майкл, пришел совсем не Майкл, а она почти обрадовалась, почти поверила… Марика вздохнула.
— Ты не знаешь, как тут все работает? — раздался веселый голос.
— Нет. Я еще не пробовала.
— Думаю, тут должно быть просто…
Он никогда не унывал, этот увалень. Никогда не терял настроя, мотивации, вдохновения. И, похоже, совсем не терзался сомнениями; не то что она. Наблюдая за появившимся на поляне гостем, Марика откровенно ему завидовала и все никак не могла решить: вовремя он пришел или нет? С одной стороны, будет любопытно взглянуть на пилон в действии, с другой — ей не дали как следует подумать. Хотя еще будет время.
Если не придет очередной просящий.
— Думаю, надо закопать семечко в землю у основания: сверху все равно не положишь, а выемок нет — совать некуда. Лучше поставлю рядом палочку, чтобы не забыть место, куда закапывал. А то вдруг не сработает.
Рон принялся деловито кружить по поляне в поисках маячка-индикатора, изредка поглядывая на Марику.
— Слушай, а что ты будешь делать со своим зверем? Заберешь или оставишь?
Он, конечно, имел в виду лежащего у ее ног Арви.
— Не знаю пока, — ответила она честно и вздохнула: сама не первый час терзалась этим вопросом. Если забрать, не зачахнет ли в бетонной клетке? Где ему гулять? Что делать? Ведь привык к просторам. Но и к ней привык тоже…
Не отягощенный размышлениями кот, греясь на солнце, изредка подергивал длинным ухом.
— Я бы забрал. Хороший…
Марика, совсем как когда-то, напряглась: почему люди так любят давать советы? Особенно тогда, когда их не просят.
Рон тем временем отыскал палочку, вернулся к пилону и принялся сосредоточенно зарывать семечко в землю; от сваи доносились напряженное дыхание и звук отлетающих в сторону комьев земли.
— Смотри, чужую не задень, а то восстанут духи потревоженных желаний и придут за тобой, — зачем-то съязвила она.
— Тьфу, дура. Что попало говоришь.
— Так там, должно быть, их уже сотни или тысячи зарыты, места живого нет.
— Тут все волшебное, поди, пропадает сразу же, как присыпается землей.
— Все равно не рой слишком широко и глубоко…
