Марика бросила пакет посреди гостиной — огромной центральной комнаты, уставленной бежевой мебелью, пуфами, стеклянным столиком и широким телевизионным экраном, — положила ключи на стол, достала из шкафчика зарядное устройство для телефона и воткнула вилку в розетку. Подчистую разряженный мобильник даже не пикнул — обиделся, что долго не использовали.
Она фыркнула: какая цаца.
Интересно, звонил ли Ричард? Вопрос давно перешел в разряд риторических, ненужных и болтался в голове лишь потому, что до сих пор не нашел ответа.
Навалилась усталость.
Чем заняться? Куда идти, что делать… (как жить?) Она дома или, по крайней мере, в том месте, куда так стремилась вернуться после Магии. Что ж, вернулась. А теперь стояла посреди комнаты в полном безразличии, без планов, мыслей и даже без эмоций. Наверное, устала. Да, просто устала. Значит, нужно помыться и лечь спать; в голове обязательно прояснится позже.
Не испытывая ровным счетом никакого энтузиазма, Марика вздохнула и направилась в ванную.
Двумя часами позже, после беспокойной дремы, которую едва ли можно было назвать полноценным отдыхом, она крутила в руках продолжающий жадно всасывать в себя энергию телефон.
Один пропущенный вызов. Один.
Не ноль, что означало бы, что Ричарду на нее полностью наплевать, и не пятнадцать, что выявило бы его волнение и тревогу, а один. Ни туда и ни сюда. Марика хмыкнула и положила телефон обратно на пол — пусть дозарядится.
Налила чай, покружила по дому, какое-то время стояла на балконе, глядя на высившиеся тут и там бетонные блоки небоскребов, пыталась разглядеть звезды сквозь белесую пелену туч. Гудели внизу машины, по дороге плыли их далекие огоньки фар, горели фонари. Городской воздух теснил грудь — тугой, пыльный, душный. В нем постоянно чего-то не хватало. Может быть, запаха травы, влаги, ароматов хвои и соцветий?
Интересно, ушел ли с поляны Арви? Чем занимается Майкл, намечены ли на этот вечер занятия? Дошел ли кто-то еще в этот день до пилона?
Ей нужно выбросить из головы все лишнее. Это более ненужный хлам, требуха. Все, она вернулась. Пора переключиться на более насущные дела: например, чем заняться завтра? Звонить ли шефу, выходить ли досрочно на работу, когда и куда ехать за продуктами?
В одиннадцать вечера она снова забралась в постель, но сон не шел — неотступно преследовало чувство одиночества и непринадлежности ни месту, ни миру. Старые колеса вдруг перестали влезать в проторенную колею и теперь скрипели, не проворачивались, создавали новую колею поверх старой.
— Я предала саму себя, да? Шла, уверенная в том, что знаю, чего хочу, а вернулась, не попросив ничего из этого. Уходила одна, а вернулась другая.
Изменится ли это? Вернется когда-нибудь на место? Станут ли вновь подходить новые колеса старой дороге?
«Предает ли себя тот, кто вырос?» — вопросом на вопрос ответило Лао. Зарыв ноги в домик из одеяла, Марика с любовью гладила витую рамку. «Если кто-то сначала хотел краски, потом ювелирное украшение, потом машину, а потом просто ловить ртом снежинки, предал ли он себя в итоге, изменив первое желание на последнее?»
— Наверное, нет.
«Это нормально, проходя путь от точки А до точки Б, менять приоритеты и убеждения. Формировать новое на основе знаний, что получил в пути. Анализировать, развиваться, вносить поправки».
Ей стало легче. Возможно, она снова искала оправдания собственным неудачам, хотя стоило ли произошедшее называть этим словом?
— Хорошо, что мне тебя отдали, Лао, — прошептала Марика тихо. — Спасибо им за это.
* * *
Майкл никогда не знал точно, с какими именно желаниями люди приходят на Магию. Предполагал? Да. Изредка ухватывал обрывки разговоров, но никогда не проявлял себя и не позволял вмешиваться. Некоторые исповедовались ему перед эвакуацией: рассказывали, плакали, умоляли дать второй шанс. Но кто он такой, чтобы давать этот самый второй шанс или искупление? Создатель? Вершитель судеб? Верховный правитель, решающий, карать или миловать? Нет, он просто проводник. Просто мужчина с обязанностью вывести с Уровня того, кто потерял дорогу. Семечко или себя.
Так иногда происходило. И так, наверное, иногда должно было происходить.
А теперь он стоял в утонувших по голень ботинках в снегу, смотрел на огонь — в доме не сиделось — и сожалел о незнании.
О чем попросила в конце пути Марика? Чего пожелала, а что отринула?
Его последними словами были: «Я буду ждать», — зачем он произнес их? Она, наверное, не услышала, и хорошо, потому что, услышав, возможно, тяготилась бы чувством вины или долга, необходимостью как-то отреагировать.
Зачем?
Может, она просила о счастье, что лежит за пределами его мира — этой земли, этого места? Может, все-таки пожелала тех денег, о которых мечтала, или других богатств?
«Я буду ждать» означало многое. Что он готов предложить? Помощь, ладонь, себя. Что готов попробовать…
Попробовать что?
Даже Анна, любящая роскошь и комфорт, та самая Анна, которая по амбициям не годилась мисс Леви в подметки, — и та не нашла ничего ценного в его предложениях. Тогда что он мог дать Марике? Знания, в которых она, возможно, не нуждалась? Тихие и ценные (по его мнению) беседы о мироустройстве, совместный путь?
Приходящие на Магию люди менялись — он замечал, — но менялись часто временно, лишь до той поры, пока их стопа не зависнет над порогом — выходом в привычный мир. А в ту самую волшебную секунду, переступая линию портала, они вдруг плавно, но почти неизменно трансформировались в прежних личностей с отличием от старых себя в несколько синяков да складом воспоминаний о трудных, но пройденных днях.
Тогда зачем он мается? Зачем ощущает, как пусто стало на Магии без Марики? Или пусто лишь в его собственном сердце?
Ветер трепал костерок — хиленький, пляшущий на тонких щепках то вправо, то влево. Прижимал к земле, временно отпускал, чтобы через секунду вновь накинуться морозом на крохотный жаркий островок.
Майкл, засунув руки в карманы куртки, смотрел на огонь; в его глазах отражались пляшущие лепестки огня.
Глава 13
— Вы хорошо выглядите. Вижу, что провели время с пользой: загорели, приобрели румянец. Очень рад за вас.
Альберт выглядел так же, как она помнила: седой ежик на голове, глубокие морщины у рта, бесцветные глаза навыкате. Только пиджак сменился на светло-серый. Из-за духоты в кабинете верхняя пуговица на его рубахе была расстегнута.
— До конца моего отпуска осталось четыре дня. Я могу приступить к работе раньше? Может, получить на руки материалы, над которыми сейчас идет работа, почитать?
— Видите ли, в чем дело…
Шеф замялся, и Марика заерзала на кожаном диване, напряглась: хочет уволить? Что-то случилось за время ее отсутствия, и ее сместили с должности? Взяли нового сценариста? Почему-то вспомнилась картинка из кристалла: закрывающие ее глаза полы красной шляпы, яркая помада на губах, змейка сигаретного дыма и капельки пота на висках сидящего за столом человека. Тогда их роли «раб и рабовладелец» поменялись местами. Сейчас — нет.
