Марика медленно втянула в легкие воздух — мечта не гасла. Мечта все еще кружила под накинутой поверх сетью, сотканной из собственных страхов и чужого недоверия, — жизнелюбивая мечта, желающая прорваться сквозь любые препятствия.
— Хорошо.
Она забрала бумаги со стола и аккуратно сложила их в сумочку. Директор не стал возражать; скотина. Нет, не жаль бумаг — все сохранено в файле, но не хочется, чтобы ее работа покоилась в урне под его столом. Не хочется раздраженного злорадства, не хочется чьего-то облегчения, плясок по ее поверженному проекту.
— Я займусь тем, что вы мне дали.
— Отлично, — Альберт тут же начал улыбаться, вновь превратился в доброжелательного терпеливого начальника. — Когда ждать сценарий для новых серий «Двух подружек»?
— Скоро.
Не хватало еще расшаркиваться теперь, называть конкретные сроки. Не хочет ждать? Пусть наймет кого-нибудь другого, она не против.
Марика развернулась и, не попрощавшись, напоминая тяжелую хмурую тучу, выплыла из кабинета.
«Две подружки» не шли.
Сценарий застревал, увязал всеми четырьмя колесами, как перегруженная повозка в деревенской грязи, и она никак не могла прикрепить к ней мысленный двигатель. Чух-чух и серый дым. Тишина в голове. Отрешенность.
Тот, настоящий сценарий, что рвался из клетки, словно огненная птица, мечтающая увидеть небо, лежал в сумочке, именно его хотелось продолжать. Открыть не этот, увязший в зубах, как куски непрожеванного мяса, текст, а свой бесценный проект, свое детище, свое от первой и до последней строчки.
«Я бы тут не сидел, если бы по-дурацки рисковал каждый раз, когда мне представится шанс…»
Но если не рисковать, как узнать новое? Как узнать, что то, что ты принял за камень, не окажется самым крупным в мире алмазом, пусть и без огранки? Иногда идеи, способные обогатить, поначалу кажутся лишенным смысла бредом, тем, что не примут, что отвергнут с воем и улюлюканьем. Но если у творца в момент создания в душе сиял Свет, если вдохновение шло с неба, а сердце во время создания горело радостью — идея не погаснет, найдет дорогу, пробьет собственный путь и взлетит. Взлетит высоко и осветит небосвод необыкновенным неземным свечением, что пробудит в головах нужные мысли, а в душах — добрые чувства. Марика не просто чувствовала это — знала.
Но курсор мигал слева от заголовка «Две подружки»; она так и не прокрутила текст вниз — не хотела видеть момент, на котором застопорилась. Не желала даже начинать думать о фразах безликих, неживых и таких же персонажах. Пустые куклы, бутафория. Пережеванная пища, которую так легко проглотить.
Раньше казалось: она смогла или почти смогла, привыкла: но теперь смотрела, как хмурится за окном летнее небо, как темнеют и набухают тучи, как злеет рвущий кроны дубов ветер, и понимала: привыкнуть не удастся. Что-то изменилось в том походе, изменилось в ней самой, и бесполезно это отрицать. Нет смысла.
Марика вздохнула и захлопнула крышку ноутбука. Поднялась со стула, прихватила сумку, подошла к комоду, выложила на него бумаги, а из верхнего ящика достала и положила в кармашек Лао.
Пора прогуляться. Проветрить мозги. Давно замечено: одиночество на улице почему-то переносится легче, чем в четырех стенах.
Она поехала в парк и долго ходила по усыпанным хвоей дорожкам, пытаясь поймать ощущение Магии, но так и не смогла — чего-то не хватало, не хватало для погружения. Отвлекала пыль на листьях, валяющиеся по краям тропинок шоколадные обертки и пустые сигаретные пачки; их встретилось всего две, но этого хватило, чтобы полностью сбить возникшее было отдаленно похожее чувство. Здесь постоянно кто-то бродил, ездил на велосипедах, несмотря на приближающийся дождь, сидел на лавочках, бездельничал, разглядывая прохожих. Ни тишины, ни спокойствия, ни радости.
Все не то. Потому что не там.
Домой не хотелось, но идти было некуда. Все заворачивалось на круг. И тогда Марика, почти не раздумывая, достала телефон и отыскала в списке нужный номер. Набрала, выждала несколько гудков, ответила на бурное приветствие, посмеялась в ответ, поинтересовалась, как дела, и спросила:
— Ты приедешь ко мне этим вечером? Сможешь? Я была бы рада.
Затем довольно выдохнула и спрятала телефон в сумочку. Да, разговор может получиться сложным, но, по крайней мере, час-другой она побудет не одна.
Эффект дежавю поражал воображение.
Она все это видела, все это уже видела. Та же застиранная блузка-рубашка, та же раздавшаяся талия, те же слишком коротко подстриженные белокурые волосы. Фарфоровая чашка в руке, восторги по поводу наград и достижений, потрясенные вздохи насчет огромной квартиры. Основных отличий от той картины, что некогда показал равнинный кристалл, было два: вместо халата с орхидеями на Марике оказались надеты просторные штаны и мягкая домашняя блузка, а в руке она держала не вино, а чай. Маленькие отличия, незначительные, но все же они были. А вот разговор тек точно так же, как она помнила. Потягивая чай, Эмили вспоминала:
— А помнишь, мы работали в том журнальчике «Женские штучки», ты вела колонку о моде, а я — о домашнем быте? Золотые были времена, я тебе скажу! Забегаловки по вечерам, сосиски в кляре, пиво по доллар двадцать. Потом еще не могли решить: кто поведет? Сколько у тебя было штрафов, пять? У меня девять. Где-то до сих пор лежат квитанции!
Подруга (или бывшая подруга) закатила глаза и хихикнула в кулак. Совсем как когда-то.
Да, Марика помнила — в этом месте она поморщилась. Почему-то все, что показал кристалл, впечаталось в память до мельчайших деталей: собственное выражение лица, собственные эмоции, даже собственные мысли, те мысли. Тогда она, помнится, подумала: «Ну и дура же ты, что до сих пор ценишь прошлое больше настоящего. Неужели нечего вспомнить сегодня, сейчас, вместо того чтобы хихикать над былыми временами, которые и хорошими-то не были?»
Вспомнила и поморщилась от самой себя. А вслух ответила:
— А вот у меня квитанций давно нет. Оплатила и выкинула.
— Правильно, зачем хранить? — кивнула гостья, внезапно смутившись. — Просто бумажки…
— Да нет, я понимаю, память.
— Просто я, в отличие от тебя, немного застряла на месте.
Эмили со скрытой грустью оглядела огромную богато уставленную кухню. Качнулся на фоне дождливого неба белоснежный балконный тюль, задел растущую в высокой вазе декоративную пхеллу — дерево богатства — и успокоился. В комнате воцарилась тишина. Марика чувствовала себя как паучок, завязший в паутине времени: когда совершится следующий шаг? Выйдет ли разговор тем же, или его удастся изменить? Свернуть ли намеренно с дорожки, или же шагнуть куда положено: задать те же вопросы, посмотреть на результат?
Она сделала маленький глоток чая и на автомате поинтересовалась:
— Так как ты жила с тех пор? — Все-таки шагнула в заданном направлении, спросила то же самое, что и в голубом камне на равнине. «Зачем я испытываю себя и судьбу, — злилась Марика на себя, — зачем?» И все же раз уж начала, надо продолжать: — Долго еще работала в том журнале?
