— Не, недолго, — белокурые пряди задвигались из стороны в сторону над воротником-стойкой — Эмили покачала головой. — Как ты ушла, может, еще месяца два. А потом решила, что пора что-то менять, устроилась в «Телегид», сняла квартиру неподалеку от редакции, с тех пор там и работаю. Веду пару колонок, собираю по городу сплетни, превращаю их в удобоваримый материал.
— Сенсации?
— Ну, типа того. Платят больше, часов меньше. Там же встретила Джека, классный он парень, скажу тебе! Как Дик, помнишь? Такой же здоровый, разве что не рыжий, и голос похож.
— Да, я помню Дика.
Последнее она сказала, почти процедила сквозь зубы: черт, все повторялось слово в слово. Абсолютная точность воспроизведения. Означало ли это, что кристалл был прав и насчет остального? Насчет ее поведения после получения денег? Насчет ее деградации, финального прыжка с балкона?
Но ведь денег нет, она их так и не попросила, а вот подруга здесь и пока говорит то же самое. Бред или совершающееся на глазах чудо? Ясно одно: кристалл ничего не высасывал из пальца.
Чем дольше Марика смотрела на чашку в руках подруги, тем сильнее убеждалась: разговор нужно изменить. Не позволить ему закончиться тем же, предпринять любые шаги, чтобы этого не случилось; вот только чем же продолжился диалог? Ах да, сейчас Эмили скажет, что Марике все всегда давалось легко, и оттуда все, как камнепад, со стремительной скоростью полетит вниз с горы…
— Послушай, ты, наверное, думаешь о том, что мне все всегда давалось легко, да? — она перебила даже собственные мысли. Не хотела, чтобы эта фраза вырвалась из уст подруги, пусть даже бывшей. Не хотела обидеться во второй раз и тем самым повторить прошлую ошибку. — Что все всегда падало к моим ногам, и поэтому у меня столько всего есть?
Быстро и неровно захлопали накрашенные ресницы, приоткрылись губы.
— Да я вовсе…
— Что я всего достигла с помощью раздвинутых ног…
— Создатель упаси! Марика, что ты такое говоришь?!
— Нет? Разве ты не это хотела сказать?
— Вовсе нет!
От возмущения тонкая кожа Эмили покрылась розовыми пятнами.
— Я в жизни не думала, что ты заработала все, что у тебя есть, с помощью раздвинутых ног. Думаешь, я слепая? Думаешь, я не видела, сколько часов ты отрабатывала сверхурочно, сколько книг ты носила домой и читала их по ночам? Я же не дурочка, честное слово…
— Правда?
Время замерло — застыла паутина, качнулась под ногами паучка, ушла волной вдаль и затихла. Причинно-следственная связь изменилась — порвалась в одном месте и склеилась в другом.
Как? Когда? Почему?..
В горле пересохло, хотелось пить, нет — выпить. Хотелось зарыдать от облегчения и засмеяться одновременно — что-то пошло не так. Лучше! Вразрез с тем, что показал голубой кристалл. Наконец-то!
— Что правда? Что я не дурочка?
— Ты правда никогда обо мне так не думала?
Голос сделался хриплым, неуверенным.
— Тьфу на тебя… — обиделась подруга и вдруг почему-то перестала быть бывшей.
— Знаешь…
Марика приблизилась к столу, поставила на него чашку, на какое-то время замешкалась, сомневаясь, но затем все же решилась — шагнула вперед и обняла старинную приятельницу.
— Спасибо тебе. Ты сейчас очень много для меня сделала.
— Да ну, брось, — неуверенная попытка отодвинуться не увенчалась успехом. — Я ничего не сделала.
— Сделала!
Застиранная блузка-рубашка наконец перестала нервно елозить под пальцами, Эмили притихла.
— Ну, если ты так говоришь…
Она тщетно пыталась поймать это ощущение там, бродя по запруженным людьми дорожкам, глядя на сосны, но поймала его здесь, в тишине, в собственной квартире. Ощущение правильности и спокойствия — давно забытый отголосок того, что стоишь на верном пути. На своем собственном.
Эмили ушла.
Они проговорили еще час: вспоминали, делились, смеялись. Выпили чай, заварили еще… Все никак не могли расстаться — радовались, что решили встретиться вот так, безо всякой причины, договорились, что обязательно сходят на следующей неделе в кафе.
Уже у двери Эмили сама обняла подругу и прошептала:
— Спасибо тебе. Что позвонила, что позвала.
— Ну что ты…
— Я рада. Очень, — читалось между строк что-то еще. Что-то невысказанное. — Я уже думала, не позвонишь. Боялась, что ты ушла далеко вперед и тебе нет дела до таких, как я…
— Как ты?
— Небогатых. И неуспешных.
— Ты не неуспешная.
— Пока я мало чего добилась. Но я добьюсь. Ты меня вдохновила.
— Я? Почему?..
Марика долго вглядывалась в знакомые черты, в сквозившую во взгляде неуверенность, ощущала робкие волны благодарности.
— Потому что это означает… Ты уж прости за прямоту… Это означает, что можно чего-то достичь и не стать…
— Мудачкой?
Эмили не столько хихикнула, сколько хрюкнула, хоть и не собиралась, ведь серьезный, неподходящий момент.
— Ну, что-то вроде того.
И они рассмеялись обе.
— Я позвоню тебе.
— Обязательно.
К вечеру непогода разбушевалась, и крутившиеся в небе тучи, словно собирающиеся у лагеря противника вражеские войска, неожиданно атаковали: на город хлынул ливень. Зашумело на улице, затрепыхался тонкий тюль, влетевший через балконную дверь сквозняк заставил покачнуться негибкую пхеллу вместе с горшком.
Марика подошла к балкону, какое-то время стояла и смотрела, как отскакивают от гладких перил капли, как намокают покрытые мрамором стены соседних зданий, глотнула резко запахший пылью воздух и закрыла дверь.
В этот момент прозвенел звонок. Стационарный телефон редко подавал голос, но все еще стоял, почти не используемый, на задвинутой в самый угол коридорной тумбе.
— Алло?
Ее голос, наверное, казался удивленным, ведь Ричард всегда звонил на мобильный; тогда кто мог позвонить на этот аппарат?
— Мисс Леви? Это вахтер с первого этажа, Дон Джонсон.
Мелькнувшее чувство облегчения сменилось ровным вниманием.
— Здравствуйте, Дон.
— Простите, что беспокою так поздно, но вам тут принесли посылку, и я подумал, вы захотите забрать. Не стал ждать утра.
— Конечно. Сейчас спущусь и заберу.
— Наденьте носки, если будете в тапочках. Здесь сквозит, — пожилой голос добродушно рассмеялся. Вахтеру хотелось пообщаться, поболтать, почувствовать себя в этот дождливый вечер хоть немного нужным.
