Ключи передавались точным, плавным и изящным движением из рук той же Веры, и я, вспыхнув глупой улыбкой, отчего-то успокоенная, сбегала на радостях вниз, перепрыгивая сразу через две ступеньки, забыв иногда даже буркнуть напоследок: «Пока!»
Никак не могла бы я предположить, что эта далекая от меня, как инопланетянка, девочка однажды станет моей подругой. А между тем как-то незаметно это случилось.
К Вере ходила ее школьная подруга, жившая в доме напротив, и они взяли в привычку регулярно гулять.
Все же регулярно гуляющие на нашей площадке люди – хотели они того или нет – имели дело со мной, как с ее вечным завсегдатаем и – втайне – хранителем. Я представляла себя этакой Анкой-пулеметчицей, несущей дозор на скрытом от всех незримым покровом вороном коне; партия поручила Анке, то есть мне, оберегать, воспитывая в меру сил, детей и матерей округи, входивших в волшебную калитку площадки, которая, ввиду важности и деликатности тайного задания, была как бы кузницей Революции. Поэтому, когда Вера стала полноправным членом нашего дворового сообщества, я решила дать понять ей, что у меня больше нет в кармане ящериц – ни реальных, ни фигуральных.
Подойдя к ним с Ирой (так звали ее школьную подругу) – а они только бросили играть в бадминтон, вернув ракетки двум девочкам-сплетницам, жеманным подражательницам взрослым дамам, с которыми мы подчеркнуто игнорировали друг друга, совсем как пролетариат и буржуазия, – я заметила с чарующей, а может, всего лишь глупой улыбкой, какая всегда невольно осеняла меня вблизи Веры:
– А здесь, между прочим, имеются и более интеллектуальные игры. На днях красили столы, и вон на том начертили краской шахматное поле. Можно теперь в шашки играть. За белых будут осколки кафеля, а за черных – камни.
– Вот еще… пачкать руки… собирать всякий хлам. Пойдем, Вера, прогуляемся вокруг дома, – сказала без обиняков Ира, коренастая широкоплечая девочка в аккуратной блузке с оборками и ладно облегающей бедра юбке, с золотой цепочкой на груди.
Взяв Веру под руку, она сделала шаг по направлению к выходу, но вынуждена была остановиться из-за внезапно заупрямившейся подруги, которая приросла к месту как вкопанная.
– А я хотела бы сыграть в шашки, – произнесла Вера невозмутимо и, поведя подбородком в сторону, словно отмахиваясь от стоящего за плечом беса – была у нее такая привычка, – круто развернулась и направилась быстрым шагом к столу, на который я указала.
Ира, обиженно сжав губы, потянулась следом.
Я ринулась туда же и, отстранив на радостях неуклюжие попытки Веры помочь мне, повыковыривала в одиночку мелкие камни из пристающей после дождя к рукам глинистой почвы, а потом раздробила на осколки плитку кафеля, которую прятала в траве.
И мы с Верой сыграли первую партию, кажется, закончившуюся вничью.
Так с тех пор и повелось: едва завидев друг друга, мы с Верой шли к шашечному столу. У нас получалась ничья, а если кто-то проигрывал, то отыгрывался в следующей же партии, и постепенно становились все веселее, и Вера становилась все словоохотливей. К тому времени игрой заинтересовались практически все завсегдатаи двора, от мала до велика, и стали азартно напропалую обыгрывать нас, но известие о том, что мы никудышные игроки, нас не огорчило. Мы уже всюду ходили втроем – Вера, Ира и я, и это нравилось даже Ире.
Обычно в течение дня мы, как и другие девочки, – мальчики ездили на велосипедах, а велосипед мне упорно не покупали, опасаясь, что я буду выскакивать на шоссе, – несколько раз обходили корпус кругом. Этот маршрут назывался у нас «Проспект вокруг дома», и ходили мы по нему степенным прогулочным шагом, иногда специально для этого принарядившись.
Здесь можно было встретить и Аппатиму в мини-юбке, которая, примкнув к стайке девочек помладше, вдохновенно делилась секретами красоты женской фигуры на примере собственных ножек, подробности чего потом со смаком разлетались по двору в сопровождении жеста с повернутым у виска пальцем.
Завидев нас с Верой и Ирой, Аппатима отступала на противоположную часть тротуара и, вся сжавшись, зажимала нос. Когда мы, поравнявшись, оказывались с ней на одной линии, она бросалась вперед и с шипением пробегала некое расстояние, иногда весьма значительное. После чего останавливалась и витиевато бросала мне вполголоса в спину какое-то ругательство.
Этот странный ритуал настолько въелся у нее в привычку, что она не забывала о нем, даже когда случайно сталкивалась со мной в переполненном транспорте. Отпрянув от меня и зажав рот и нос, она прыгала прямо в гущу пассажиров и принималась неистово протискиваться между ними, как бегущая от ловцов ящерица. Я же, невольно стараясь помочь ей, протискивалась куда-нибудь к стенке.
Вне транспорта и помещений я все же старалась упредить эту ситуацию и заранее переходила на другую сторону дороги. Однако наш «проспект» был слишком узок для того, чтобы радикально разминуться, и я успевала услышать за спиной из уст Аппатимы нелестные эпитеты, касающиеся моей внешности, фигуры и одежды, которыми она делилась со своей юной свитой.
И немудрено: всюду, не делая различия между «проспектом» и двором, ходила я в одних и тех же пропыленных, протертых до дыр на коленках брюках, которые мать не успевала стирать, и разбитых от лазания по склонам оврага, чердакам и подвалам отнюдь не модных – модные бы точно не выдержали – сандалиях. Загорелые мои руки были в ссадинах и шрамах, светлая майка – простая, хлопчатобумажная, местной фабрики спортивной одежды – за день моих подвигов существенно меняла цвет, какой бы она с утра ни была выстиранной. Все это не могло не шокировать модницу Аппатиму, которая, казалось, в пику мне все дальше уходила в своем развитии в противоположную от меня сторону.
Однако Вера и Ира относились к стилю моей жизни терпимо. Правда, у Иры были в ходу добродушно-снисходительные замечания относительно разных сторон моей малопонятной натуры, и она даже порой пыталась приложить руку к моему перевоспитанию, но это не превышало границ моего терпения. Вера же при этом – что было для меня главней – никогда не вплетала свой голос в хор поучений девочек, желавших превратить меня в «нормальную девочку».
Обычно Ира, вышагивая по «проспекту» под руку с задумчиво глядящей под ноги Верой, приступала к делу издали:
– Маша, а ты не хочешь записаться на танцы? Мы с Верой ходим теперь за овраг на бальные танцы, в студию при тридцать третьей школе. Может, присоединишься?
– Не-а. Не хочу. В тридцать третьей школе теперь директором Константин Федорович, наш бывший завуч, которого турнули за рукоприкладство.
– Ну, его-то бояться нечего, его в такое время в школе уже нет – занятия начинаются в семь вечера. Во дворе болтаться времени будет поменьше, конечно. Зато какая грация появится в движениях, походке. Женихи пачками станут бегать.
– Да кто его боится-то? Просто неприятный был мужик – дубасил мальчишек линейкой по мозгам, пригласив в кабинет якобы для разговора. А без женихов обойдусь. Таких, за кого можно бы было выйти замуж, все равно больше нет.
