– Успеем, – заверил он, повторил: – Мы не
крючкотворцы. Если появится хотя бы намек на угрозу, сразу же… надо проверить,
подключены ли к Контрольной Службе… Если нет, то это повод, чтобы уже сейчас
опустить их на землю и повязать…
Он на пару долгих секунд задумался, глаза стеклянные, затем
сказал с облегчением:
– Да, все на полном контроле. Просто дурь играет,
оригинальности захотели. Я угадал, там половина из общества дизайнеров. Не
понимаю, что в их телах-пластинках замечательного? По мне это тот же «Черный
квадрат» Малевича. Который, кстати, как я рассмотрел недавно, и не квадрат
вовсе.
2113 год
Дважды переносил захоронение, ибо планету стремительно
перестраивают, поверхность уже порекопана вся трижды. Уже взялись разрушать
«бесполезные» горные хребты, орошать пустыни, а среди непомерного Тихого океана
поднимать обширные острова. Пока что острова, но уже есть осторожные расчеты по
сотворению огромного материка, который ляжет таким образом, что не затронет
сложившиеся теплые течения.
Наконец просто забрал косточки, уцелели даже клочья одежды,
наплакался едкими слезами, сложил все в металлический сосуд и еще раз повторил
свою клятву.
Которую никогда не забываю.
2114 год
Кроме той огромной армии наноботов, что выпущены для
преобразования поверхности планет, еще миллиарды охотятся за кометами и
астероидами, разбирают на составные и собирают уже в виде космических станций,
что и станциями называть неловко – огромные города в невесомости, равные
по размерам Парижу или Лондону.
Сегодня Кондрашов вдруг остановился перед окном, охнул.
Когда он наклонился к нижнему ящику, за окном был город треугольных
небоскребов, похожих на старинные трехгранные штыки, а когда выпрямился –
за окном в дикой красе раскинулся фантастический мегаполис, где каждое здание
вознесено на прозрачном стержне на дикую высоту, к тому же все здания абсолютно
круглые, идеальные шары, и если бы не диаметр в тридцать-сорок километров, там
жить было бы неуютно.
– Да что же они вытворяют, – выдохнул Кондрашов с
сердцем. – Я ж не успеваю ахать!
– Нанотехнологии в действии, – заметил я, сам
ошарашенно любуясь мгновенно перестраивающимся городом. – Сам понимаешь,
когда стены и все-все состоит из дециллионов наноботов…
Он огрызнулся раздраженно:
– Да умом я все понимаю!
– Дисциплинируй чуйства, – посоветовал я.
– А сам ты дисциплинируешь?
– Ну… они меня пока не подводят.
– И не бунтуют?
– Бунтуют, – признался я, – но как-то
договариваюсь. Ищу консенсус.
– А нейтрализовать, – спросил он с расстановкой, –
блокировать или как-то поставить под контроль…
– Так они и так под контролем, – объяснил я.
Пояснил: – Только под моим. В смысле, под волевым контролем.
– А под медикаментозный… механический, силогенный или
«Контроль-76»?
– С ума сошел, – ответил я с испугом. – Это
вообще-то… перестать быть человеком!
Он вздохнул.
– Я тоже… сердце и все внутренности заменил на искусственные,
а к психике боюсь и притронуться. Потому и ахаю вот, как деревенский Ванька при
виде паровоза.
– Все ускоряется, – напомнил я. – Ты не один
ахаешь.
– Да знаю, – ответил он. – Но это умом. А вот
чувства еще… человечьи. Только-только вошли в новый причудливый мир, и… надо в
еще более причудливый! Это уж слишком. Надо в этом сперва обжиться, привыкнуть,
ощутить своим привычным. Потом начнем малость бурчать, что скучно, нет перемен.
Тогда понемногу и созреем… А так?
Я промолчал, он прав, беспощадно прав. Этот мир выглядит
невероятным, его не поняли бы мои родители, как и многие из моих ровесников. Он
ужасает, от него трепет по нервам, но смутно понимаем, что как-то можем
заставить себя его понять и принять. Во всяком случае, приживемся. Но тот, что
маячит за ним, – тот вообще нечеловеческий, для каких-то чудищ…
2115 год
Кондрашов появился блестящий, как из ртути, переливающийся,
весь из жидкого металла. Я попытался заглянуть, что у него внутри, но
нейтридная шкура не пропускает даже гамма-лучи, а Кондрашов удовлетворенно
засмеялся.
– Что, зубки обломали, шеф?.. То-то еще будет!
– В самом деле? – усомнился я.
– А почему нет?
– Слабый разум, – напомнил я.
Он сказал обидчиво:
– Хотя бы сказали точнее – «слабый сверхразум»!..
Ничего, все впереди, шеф!
– Только не думай о белом медведе, – посоветовал я.
– Не буду, – ответил он уверенно, лицо веселое, на фиг
мне какой-то медведь, потом насторожился: – А что за медведь?
– Да он у всех разный, – объяснил я. – У Огнивца,
например, медведем был смысл послесмерти. У Зиккеля – астральный буддизм,
у Карела Зейчика – попытки достичь самадхи, а Клемансо свихнулся на
сверкающей трубе света, по которой летишь, летишь…
Он зябко передернул плечами. Щеки заиндевели, от него
пахнуло абсолютным холодом.
– Страсти какие рассказываете, шеф. У меня уже двести
семьдесят три во внутренностях! Прямо ужастик всех ужастиков.
– То ли еще будет, – пообещал я.
2116 год
Наконец-то началась операция, в которую многие уже не
верили, – «Крионика». Медицинский Центр заявил, что готов приступить к
размораживанию даже самых первых пациентов, заморозка которых проводилась в
абсолютно неверных условиях, когда образовывавшиеся кристаллики безнадежно
разрывали клетки, повреждали нейроны. Эти люди, если их разморозить, умрут
раньше, чем кончится процесс размораживания. Они уже мертвы, убиты надежнее,
чем если бы по ним прогнали колонну танков.
Однако наноботы теперь могут поклеточно восстановить
разрушенные тела, срастить нейроны, даже вернуть старческие тела в более
молодое состояние, после чего пациента можно пробудить в новом мире. Я
восстанавливаю старушку Светлану.
Я вспомнил про Светлану, однако сегодня на конференцию в
Париже, это три дня долой, потом нужно просмотреть полученные образцы, а еще
обязательно побывать в Австралийском вычислительном центре, а это хоть и всего
два часа на сверхскоростном прыгуне, но выбьет еще на неделю.
Для Светланы нужно выбрать не меньше чем недельку. Я остался
единственным, кого она знает и вспомнит, а это значит, что мне придется побыть
с нею первые дни. И так шок будет слишком велик.
Когда я наконец прибыл в серое мрачное здание, администратор
моментально сверился с документами, взглянул на меня с интересом.
