– Родственник?
– Нет, – ответил я. – Старый друг.
Его взгляд был цепкий и оценивающий. Я не сказал бы, что
поверил, не тяну я на ровесника бабульки, мирно почившей пятьдесят лет назад,
хотя, с другой стороны, сейчас вообще не встретить пожилых людей, разве что
оригиналов, которым интересно побывать в престарелом теле, прочувствовать все
эмоции, а потом быстренько запустить процесс омоложения.
Я удивился, как быстро прошла сложнейшая процедура
разморозки. Миллионы наноботов сплошной волной двинулись по телу, скрупулезно
сращивая все нейроны, восстанавливая все клетки – ни одной не осталось
поврежденной! – добрались до мозга, там задержались надолго, подтверждая
нехитрую истину, что мозг – сложная штука, наконец пришел объединенный
рапорт, что все миллиарды миллиардов клеток восстановлены, можно систему
включать для ходовых испытаний.
– А с этим подождем, – ответил я. – Вы уверены,
что дальше без сучка…
– …и задоринки, – подхватил молодой медик бодро,
улыбнулся, очень довольный, что помнит эти непонятные идиомы прошлых
эпох. – Но если понадобимся – только свистните! Будем рядом через две
минуты.
Светлану перевезли в ее дом, я восстановил его вплоть до
молекулярной структуры стен, переложили в постель, точно такую же, в которой
она видела меня в последний раз. Я включил аппаратуру, сел рядом и дождался,
когда ее веки поднялись.
– Ку-ку, – сказал я ласково, – вот ты и
проснулась. Видишь, я слово держу.
Она смотрела несколько мгновений с таким непониманием, что у
меня сердце екнуло, потом повернула голову, оглядела комнату. Взгляд стал
острым, руки задвигались. Я видел, как все тело напряглось, проверяя работу
мышц, затем так же быстро расслабилось.
Глазные яблоки сдвинулись в мою сторону.
– Володя… А что случилось?
– Как будто не знаешь, – ответил я бодро. – Ты
заснула, помнишь?
– Я умерла, – возразила она.
– Ты заснула, – сказал я с нажимом, многие не выносят
слова «смерть», «умер», – а сейчас проснулась. Теперь ты полностью
здорова. И будешь жить столько, сколько захочешь.
Она всмотрелась в мое лицо, взгляд был недоверчивым.
– Но ты не изменился совершенно. Даже в той же одежде… И
ничто не изменилось. Вон фиалка в горшке собралась зацвести, помню, как первый
листок выбросила… все еще второй в бутоне! Володя, я очень хорошо себя
чувствую. Не рассыплюсь, если встану?
– Твои кости крепче стали, – заверил я. – И жилы
крепче стальных канатов, как ты и хотела. Поднимайся, пройдись по своим
апартаментам. Поди, забыла…
Она поднималась медленно, бережно, прислушиваясь к телу,
настоящая спортсменка, не доверяется чувствам, что, мол, можно прыгать
мартовским зайцем, так вот лохи и рвут сухожилия, постояла чуть, держась за
спинку кровати, на лице изумление, последние полгода, помнит, провела в
постели, осторожно прошлась по комнате, вышла в прихожую и замерла перед
огромным зеркалом во всю стену.
Я двигался сзади, в зеркале отразилась маленькая сухонькая
старушка, почти на треть ниже той блистательной Светланы, финалистки чемпионата
Москвы по шейпингу. Сморщенное лицо, похожее на печеное яблоко, запавший рот,
похожий на куриную попку, ввалившиеся глаза, жидкие пряди седых волос. Руки
истончившиеся, жалкие, с покрученными артритом косточками и безобразно вздутыми
суставами.
Она долго всматривалась в отражение, я кашлянул и сказал
деликатно:
– Света, а как насчет теперь…
Она спросила, глядя в зеркало:
– Ты о чем?
– Я тебе еще тогда предлагал, – напомнил я, –
пройти программы омоложения. Ты помнишь, не увиливай.
Она пробормотала:
– Да? Память старческая, сам знаешь…
– Не ври, – сказал я безжалостно. – Память у тебя
теперь безукоризненная. И помнишь все. Если хочешь, память у тебя будет вообще
абсолютная. Сейчас ты такая же, как и… когда заснула. Но твой организм просто
кричит, просит снять запрет…
Она спросила настороженно:
– Какой запрет? На что?
– На адекватность, – ответил я. – Твоему организму
велено было, чтобы тебе было приятнее проснуться в прежнем дряхлом, хоть и
здоровом теле. Но все клетки просят снять ограничения, чтобы жить в полную
силу…
Она не сводила с меня настороженного взгляда.
– Ты всегда так виляешь вокруг да около, когда хочешь
сказать какую-то гадость. Ладно, говори. Мне сесть или достаточно держаться за
стену?
– Как хочешь, – огрызнулся я. – Твоим клеткам
велено быть дряхлыми, чтобы тебе понравиться. Но они просят разрешения жить
активнее….
Она покачала головой.
– Снова недоговариваешь. Что значит «активнее»?
– Это значит, – ответил я, играя рассерженного, –
что они приведут твой организм в порядок. И ты станешь… моложе.
– Насколько?
– Не знаю, – ответил я. – Организм настроен на то,
чтобы жить с максимальной отдачей. Не думаю, что ты в школьном возрасте была уже
чемпионкой!
Светлана прошлась вдоль зеркала взад-вперед, походка все
убыстрялась, движения стали резкими и уверенными, но спина оставалась все так
же согнутой, словно у черепахи в панцире, вздумавшей прогуливаться на задних
лапах. Наконец обернулась ко мне с непонятным блеском в глазах. Я с немалым
смущением увидел в них слезы.
– Володька, – проговорила она. – Ты так много для
меня сделал!.. Дай я тебя поцелую, Володя…
Я нагнулся, ее сухие старческие руки обхватила мою толстую
шею. Губы ткнулись в щеку, она всхлипнула и прижалась ко мне, маленькая и
высохшая, как лягушка под жарким солнцем. Я бережно держал ее в руках,
наклонился и поцеловал в розовую макушку, где почти не осталось волос.
– Сдаюсь, – проговорила она мне в грудь. – Не хочу
быть старой. Когда чувствую столько сил… то хочется сбросить эту шкуру. Как это
делается? Что нужно?
– Ничего, – заверил я. – Если хочешь, всю
произойдет за ночь, а утром проснешься уже в молодом теле. Если хочешь, будешь
молодеть потихоньку…
Она прервала:
– Если можно, лучше потихоньку. Я стала совсем трусливой,
Володя.
Я улыбнулся.
– Хорошо. Только привыкать придется быстро. Хотя, конечно,
если хочешь растянуть процесс на год или месяц…
Она потрясла головой.
– Нет, теперь уже нет. Пусть быстро.
– Хорошо, – повторил я, взглянул на часы, так Светлане
понятнее, охнул: – Прости, надо бежать. Много работы. Меня ждут в конторе.
Я был уже на пороге, когда она крикнула в спину:
– А когда начнется?
