Отныне я работал дома, связываясь с компанией лишь по
широкополосной связи. Мои голографические копии разгуливали по всему комплексу,
отдавали указания, сами брали в руки инструменты и показывали совсем ошалевшим
сотрудникам, что и как делать. Почти никто не успевать понять крутые повороты в
работе, но если в моей секунде помещается сто тысяч их секунд, а в сутках всего
восемьдесят четыре тысячи, то я за час успеваю «прожить» несколько месяцев. И
успеваю продумать дальнейшие пути. Если можно ограничиться только
теоретическими выкладками, я успеваю за пару их минут сделать то, на что они
затратили бы годы.
Здесь дело не только в скорости моего мышления, но я в самом
деле его невероятно расширил, будучи постоянно подключенным к Сети. Наверное, я
все еще остаюсь «слабым сверхинтеллектом», но и при этой слабости я в короткие
сроки сделал массу усовершенствований, пару крупных изобретений и отыскал принципиально
новый путь к переходу всего тела на принципиально новый уровень, то есть на
энергетический.
Я сидел и разрабатывал эти тропки, особенно упирая на
возможные опасности, как вдруг в сознании прорезался ошеломленный голос:
– Господи… обалдеть!.. Это что же… так будет всегда?
– Будет круче, – ответил я мгновенно. – Ты,
Кондрашов? Молодец, решился.
– Решился? – ответил Кондрашов, я увидел его
карикатурный образ, нечто среднее между мультипликационным зайцем и дождевым
червем. – Да я сразу, как только вы, шеф, явились так экстравагантно в
виде призрака и устроили переполох. Мы чуть лбы не побили, когда рассматривали
записи!.. Только готовых чипов было маловато, сам Холдеманн прибыл и требовал
после удачного испытания… К счастью, шеф, из вас получилась великолепнейшая
морская свинка! Холдеманн потребовал немедленно запустить второй этап операции…
– Это по уменьшению размеров?
– И увеличения пропускной способности, – уточнил он.
Я отмахнулся.
– Можно отменить.
Он спросил с недоумением:
– Почему? Какие-то опасности?
– Наоборот, – ответил я. – Достаточно и этой
скорости, чтобы уже… как бы это сказать, но теперь и транслюди для меня то же
самое, что для транслюдей «простые». Нет, разрыв даже больше. Да, Кондрашов,
я – зачеловек. Но зачеловеку не пристало жить в теле транслюдя. Я тут
вчерне разработал путь, как можно пройти по узкой дорожке к другому телу.
Он сказал обрадовано:
– Да, шеф, теперь я понимаю, что вы чувствовали среди нас! Я
тоже сперва этих черепах готов был поубивать за медлительность. Ну его на фиг,
это тело. С досады хоть в компьютер переселяйся. Или в Сеть.
– И это выход, – согласился я, – но есть кое-что
получше. Вот смотри…
В виртуальном мире мы соединили электронные цепи интеллекта,
несколько часов штурмовали, продвинулись на несколько шагов, наконец Кондрашов
сказал со вздохом:
– Вычисляем мы быстро… как и перебираем варианты, но вот
насчет принципиального новой дорожки… гм… шеф, завтра к нам присоединится
Пескарькин… Он самый лучший по нехоженому…
Первый и самый серьезный раскол между трансчеловеками и
«простыми» произошел, когда мы начали заменять нейронные биологические связи на
электронные. До этого мы были изгоями в обществе «простых» лишь потому, что у
нас некоторые части тела из металла или пластика, теперь мы сами вдруг увидели,
что оказались в застывшем мире, где время замедлилось в сотни тысяч раз.
Для нас это оказалось тоже шоком: тела по-прежнему
приспособлены к неторопливому перемещению, а мозг работает на сверхскоростях.
Общаться приходилось только с себе подобными, ибо замучаешься ждать, когда
«простой» услышит твой вопрос, поймет, а потом начнет отвечать звуками так
медленно, что, пока он произносит одно слово, можно прочесть все книги мира,
выучить все языки, переговорить с десятью тысячами трансчеловеков на различные
темы, обсудить важные проблемы, а «простой» все еще будет тянуть первый слог.
С этих дней мы сами ощутили, насколько мы разные. И что
«простые» от нас дальше, чем были неандертальцы от кроманьонцев. Пожалуй, они
от нас вообще другой вид.
Как прыгающие по дорогам воробьи.
Пескарькин присоединился через полгода, исходя из нашего
электронного времени, хотя для простых транслюдей прошла только пара часов. Я
подумал с иронией, что вот уже и совсем недавно ужасные и загадочные транслюди
стали «простыми». Пескарькин включился с ходу, часть его в самом деле диких
гипотез и предложений мы отвергли сразу, кое-как преодолели его страх потерять
личность, если соединим на время мыслительную деятельность, но наш объединенный
мозг начал выдавать варианты решений один за другим, мы тут же что-то
отсеивали, что-то откладывали в долговременную память, над другими идеями
продолжали работать в поте виртуального лица.
Еще через несколько дней к нам подключились Завьялов,
Серенко и Довгаль, талантливые и работоспособные сотрудники. К сожалению, не
рискнул воспользоваться новыми возможностями Дмитриев, яркий и талантливый
ученый. Я просмотрел его досье и понял, что дело в морально-этических
установках прошлого поколения, через которые он перешагнуть не сможет. А если и
перешагнет, поддавшись на чьи-то уговоры, то всю жизнь будет терзаться чувством
вины.
Кондрашов сказал возбужденно:
– Он что, с ума сошел?.. Я с ним поговорю!
– Нет, – остановил я. – Ни в коем случае.
– Почему, шеф?
– А что потом? – спросил я рассерженно. –
Во-первых, у всех свобода выбора, мы никого не тянули в транслюди, не имеем
права тянуть и в зачеловеки. Пусть. Может быть, когда-то передумает.
– А во-вторых?
– Во-вторых, – сказал я невесело, – естественный
отбор все еще продолжается! Только раньше отсеивали болезни, саблезубые тигры,
войны, а теперь вот эти барьеры. Это тоже барьер, дорогой мой Кондрашов. И не
всякий может его взять.
Воцарилась тишина, я видел, как они оглядываются, за
считаные минуты успевают проглядеть всю эволюцию вида и человеческую историю.
Наконец Пескарькин сказал со вздохом:
– Шеф прав. Если затащим к нам, ему здесь будет… неуютно. С
ним придется нянчиться. А потом все равно свихнется.
После тягостного молчания Кондрашов поговорил озадаченно:
– Эволюция все еще продолжается… И сколько же будем мчаться
галопом, все набирая скорость?
– Сколько восхотим, – ответил я. – Теперь она уже
не слепая. Мы ей дали глаза, уши.
– Даже мозги, – добавил Пескарькин.
– Даже мозги, – согласился я. – И снова нас станет
меньше.
На долгий десяток микросекунд мы погрузились в молчание.
Вообще-то теперь и мужчины могут размножаться сами по себе, я имею в
виду – зачеловеки. Просто записал свою электронную копию в механическое
тело, вот и твой потомок. Сперва полная копия, но по мере обучения и шагания по
жизни будет совсем другой человек. Мечта многих мужчин: заводить детей без этой
проклятой женитьбы, семейных скандалов и прочей бытовухи. К тому же
пропускается весь жуткий период, когда это еще бессмысленный комок живого мяса,
что орет, жрет и пачкает пеленки, а потом долгие годы мучительно медленно
подрастает, постоянно то пальчик прищемит, то свинкой заболеет, а потом детский
сад, школа… А тут р-р-раз – и сразу доктор наук!
