И хотя живу один, но все равно закрылся на задвижку, чтобы
никто-никто не подсмотрел, это же позор какой, стыд, ужас, никто не должен
видеть… Он, то есть я, сидит на белом сиденье, тужится, морщится, вот
повернулся и отрывает от прикрепленного к стене рулончика бумаги клочок,
которым после завершения дефекации подотрет задницу, дабы ни в коем случае не
оставить следов кала.
Вот он принялся за этот процесс, я рассматривал с тем легким
любопытством, как смотрим на какающую собаку или даже синичку. Все звери
стараются после завершения сранья очиститься: кошка зарывает в землю и
вылизывается, собака делает пару символических гребков задними лапами, мол,
закопала, вылизываются мыши, хомячки, даже мухи и стрекозы, так что и этот вот
я, что едва-едва начинаю вычленять себя из животного, в теле которого заключен,
тоже ведом тем же инстинктом, вылизываюсь по-своему… Подумать только: целые
отрасли производства были созданы, чтобы инстинкт не встречал помех: туалет со
смывной водой, что надежно прячет экскременты, которые звери вынуждены
закапывать, освежители воздуха, что уничтожают запахи, особые виды бумаги как
по составу, так и форме…
Ага, вот он, момент, который я просматриваю уже в который
раз и не устаю восхищаться: человек зачем-то взглянул вверх, усмехнулся, вышел
из туалета. В комнате схватил чистый лист бумаги и написал крупно: «Ну что
лыбишься? Думаешь, не знаю, что ты сейчас на меня смотришь?» Этот лист он
поднял над головой и прямо посмотрел мне в глаза.
Я невольно поежился. Мелькнула мысль, что эволюция в самом
деле создала странную аномалию. В таком вот звере вдруг самовозродился дивной
силы мозг, заработала мысль, способная к неслыханному для животного
абстрагированию. Ведь зверь же, только и того, что ходит на задних лапах, так и
собаки время от времени ходят, и медведи, и козы, и всякие там хомячки и суслики.
– Привет, – сказал я, остро сожалея, что тот я не
слышит. И хотя понимаю, что это же я, но уж очень хотелось как-то ободрить то
двуногое, в котором я жил и боролся за то, чтобы добраться до Источника Силы,
стать всемогущим. – Привет… Все-таки молодец ты… да что там молодец…
С легкой печалью вспомнил всех тех, кто не дожил до этого
блистательного века, как друзей из компашки, так и коллег по работе. Вообще-то
стартовые возможности у всех были равны. Более того, в нашей компашке у всех
были предпочтительнее, чем у меня, рядового ремонтника бытовой техники. Увы,
высшее образование – это всего лишь высшее образование, но не больше.
В небе неспешно плывет огромный, как ледник, сверкающий
кристалл с острыми гранями. Похож на две пирамиды, что вдвинулись одна в другую
вершинами до половины, да еще по бокам с десяток острых треугольников поменьше.
От него нестерпимый блеск, и я решил было, что мне почудилось, когда сверкнуло
особенно сильно, но после того как сверкнуло еще дважды, я увидел, как внизу на
поверхности планеты вспучивается кора, вершинку холма сорвала кипящая лава,
заливает вокруг огненным озером.
– Терраформ, – заметил Кондрашов равнодушно, – вот
что значит подзадержаться с наномашинами…
– Дело не в задержке, – возразил я. – Всегда
какие-то направления оказываются тупиковыми. Но и они какое-то время приносят
пользу… Вспомни, с каким восторгом было воспринято появление видеомагнитофонов
и как быстро они вымерли! Как мы радовались персональным компьютерам и как
быстро они сошли на нет? Как обрадовались лекарству от рака, а через пару лет
убедились, что наноботы защищают от него проще и легче…
Кондрашов покачал головой.
– Нет, «простые» и сейчас предпочитают всякие там стволовые
клетки и прочую биологическую хрень. Я о том, что технологии так ускорились,
что не успеваешь определить, какие наиболее перспективные! Запускаются сразу
сотни направлений, а выживает только одно. Остальные, вот как эти терраформы
или космические корабли, – отмирают раньше, чем успевают развиться. Широко
шагаем, широко!
– И быстро, – сказал я.
Он взглянул на меня, не поворачивая головы.
– Шеф, ты всегда радовался именно тому, что быстро.
– Да, – ответил я.
– Почему? – спросил он с интересом. – Вроде бы
можно и расслабиться, сбавить темп. Мы теперь практически бессмертны, времени
на все хватит. Можно работать не спеша, за сиюминутное не хвататься,
сосредоточиться на главном…
– Тороплюсь перейти в новый стаз, – ответил я настолько
серьезно, что его улыбка слетела, словно под ударом арктической вьюги. –
Очень даже надо.
Наш проект перехода в энергетические формы шока не вызвал,
как мы опасались, но немалое смятение в умы внес. И, похоже, снова намечается
некий раскол. Первый произошел при переходе к транслюдям: шесть миллиардов
населения предпочло остаться «просто людьми», не замечая, что это вроде бы
гордая и произносимая с достоинством фраза синоним «простолюдинов». Затем из
оставшегося миллиарда мы сумели повести с собой в мир расширителей интеллекта
не больше ста тысяч.
И вот теперь, сколько нас решится окончательно оказаться от
человеческих… нет, уже не человеческих, но хотя бы сохраняющих их подобия тел?
Вокруг моей компании собрались энтузиасты, что смотрят мне в
рот и выполняют все поручения с жаром и страстью. Я, сам того не желая, давно
стал для сторонников сингулярности живой рекламой: самый древний, заставший еще
компьютеры, но сохранивший жажду жизни, в то время как куда более молодые
прибегают к эвтаназии. А я вот постоянно ищущий новые пути к новым технологиям…
Прошла вечность, как нам казалось, хотя на деревьях не
успели пожелтеть листья, и в лабораторных установках удалось удержать
термоядерный сгусток энергии, который удавалось изменять на субатомном уровне.
Еще через несколько дней мы всячески меняли конфигурацию атомов, удаляли ядра,
создавая абсолютно новые элементы.
Все это время я чувствовал самую плотную связь практически
со всеми зачеловеками. Любопытство на втором плане, все настороженно следили за
моими мотивами, и задумай я какую-нибудь пакость, вроде стать властелином мира,
моя жизнь оборвалась бы тут же: ничья жизнь не может быть равноценной жизни
всего человечества.
На долгие секунды настала тишина запечатанного от всех
звуков помещения. Я сел в кресло, зачем-то закрыл глаза, хотя, понятно, вижу и
слышу все так же, как и с открытыми.
– Давай, Кондрашов, – сказал я. – Поехали!
– Что, шеф?
– Включай, говорю.
Яркая вспышка проникла даже через мои фильтры. Я сцепил
зубы, напрягся, чувствуя, как незримые силовые поля стараются разодрать меня на
части.
Тело сопротивляется само по себе, не дожидаясь моей реакции,
к счастью, я не вмешивался в свою древнюю допотопную психику, и она
добросовестно защищает меня, молниеносно реагируя на угрозы раньше, чем я
успевал понять, что за угроза и как ей противостоять.
Мое тело жадно поглощает всю мощь термоядерной реакции, я
чувствую, как все клетки насыщаются энергией, и вот наконец… наконец-то
загорается свой огонек, я в страхе и волнении поспешно беру над ним контроль,
начинаю переводить энергетику организма на этот новый уровень внутриядерных
процессов…
