Я чувствовал жадное внимание всех сотрудников института, а
также настороженное внимание других зачеловеков, эти постоянно сканируют мой
мозг в поисках хоть малейшей жажды овладеть абсолютной властью и стать
властелином мира…
Дурачье, мелькнула мысль. Все, чего я добиваюсь, ради чего я
вообще решил добиться бессмертия, это – Каролина. Это и есть моя наивысшая
цель…
Острая боль на миг пронзила тело, странная боль. Я не сразу
сообразил, что это ощущения на внутриядерном уровне, что я уже почти поставил
силовые реакции под контроль, а теперь осталось только сделать их
автоматическими.
«Получается», – послал я мысленный импульс всем, кто
наблюдает за мной через толстый силовой пузырь. Я попытался посмотреть их
глазами, но по эту сторону длится жуткий термоядерный взрыв, эквивалентный ста
тысячам мегатонных бомб, я в эпицентре, жадно поглощаю энергию, уже запустил
свою собственную термоядерную реакцию, и как только все поставлю под полный
контроль, то внешний термоядерный взрыв погашу так же легко, как если бы задул
копеечную свечу.
Я чувствовал, с каким жадным нетерпением и тревогой все ждут
завершения труднейшей процедуры, но жаднее всех ждал, понятно, я,
прислушивался, проверял реакции своих чувств, наконец взял под контроль все еще
длящийся термоядерный взрыв… сжал его мысленно в кулаке, и под силовым куполом
мгновенно стало тихо и пусто, если не считать мое тело в кресле.
– Все получилось, – сказал я громко. – Получилось…
А вы чего ожидали?
Я вздохнул, сосредоточился, в сознании всплыла одна точка на
земном шаре. Я шагнул… и воздух пахнул полевыми цветами, в полусотне шагов
огромная стена мрачного здания из бетона, впечатление заброшенности, под ногами
скачут кузнечики, из земли торчат ржавые куски троса, погнутый рельс.
– Каролина, – шепнул я, – уже скоро. Я люблю тебя.
Взглянул в синее небо, сделал шаг, через мгновение навстречу
понесся бледный диск спутника Земли, расширился, превратился в горб. Я
инстинктивно подогнул ноги, подошвы ударились о рыхлую почву, похожую на пемзу.
Оглянулся, высоко в небе сверкает дивным светом Земля, наполовину окутанная
облаками, вся в голубом, яркая и нарядная.
Я засмеялся, шагнул обратно и очутился в большом зале.
Кондрашов, Пескарькин и остальные сотрудники из высшего звена смотрят с
ожиданием и тревогой.
– Все хорошо, – сказал я счастливо. – Ребята, вы
можете выждать, пока пройду все тесты, но вот жопой чувствую, что все
благополучно. Не думаю, что я взорвусь, у нас, по расчетам, все настолько
устойчиво, что даже самоубийством теперь покончить будет трудно. Можно, но потрудиться
придется! Кондрашов, ты можешь рискнуть… а ты, Пескарькин, останься.
Пескарькин обиделся:
– Почему я? Пусть останется он. Как контрольный экземпляр.
Его и кормить не стоит для чистоты эксперимента.
– Меня нельзя не кормить, – откликнулся Кондрашов
счастливо. – Я становлюсь сварливым. А ты всегда добрый.
Я взглянул наверх, теперь для меня никакая крыша не
препятствие, однако пьянящее чувство всемогущества исчезло, как облачко пара.
Там звездное небо, только планетное пространство просто неимоверно, по одному
Юпитеру планета Земля каталась бы, как теннисный мячик по огромному стадиону! А
за Юпитером еще Сатурн, Нептун, Уран, Плутон… Все это вертится вокруг звезды,
которую мы называем Солнцем, но дальше звездная бездна, от попыток охватить ее
мыслью спирает дыхание и начинает останавливаться сердце… Только в нашей
галактике сто миллиардов звезд, только в видимой части Вселенной – сто
миллиардов галактик!
Сколько еще нам развиваться, сколько карабкаться, и какая бы
сингулярность ни взметнула человечество, у нас всегда найдется чем заняться.
Корабли, корабли, корабли: круглые, ромбовидные, квадратные,
составленных из сфер и шаров, самой причудливой формы, но все чудовищно мощные,
в сверхпрочной титановой броне, ощетинившиеся тысячами пушек, прощупывающие все
вокруг злобно прищуренными щелями локаторов. Часть кораблей барражирует над
планетой, часть выдвинулась на дальние рубежи, что означает орбиту Плутона, а
так как Плутон тоже «наш», то территориальные воды вокруг нашей Солнечной
системы тоже считаются неприкосновенными, и потому любой, ступивший в зону их
действия, считается врагом и подлежит немедленному уничтожению. «Нашей» зоной
«простые» договорились считать пространство за орбитой Плутона на полтора
парсека.
Мы в эти детские игры не вмешивались, пусть играют, нам-то
хорошо известно, что вся наша галактика необитаема, это уже проверено, да и вся
вселенная, похоже, пуста. Никто и нигде не подает признаков жизни вообще, а про
разумную и говорить смешно.
Часть могучих машин, огромных, как горы, тупо и медленно ползут
по поверхности Марса, перестраивая его структуру в нечто подходящее для жизни
«простых». От использования наномашин «простые» решительно отказались, ладно,
настаивать не будем. А с этими машинами почему не помочь, у нас бывают минуты
свободного времени, когда хочется отдохнуть и позабавиться либо со щенками,
либо с синичками, либо с «простыми».
Кондрашов как-то ехидно сказал мне:
– Ну-ну, а кто говорил мне, что космических кораблей не
будет?
Я сказал с неловкостью:
– Я говорил. Извини, ошибся… Хотя, конечно, я имел в виду
нас. Мы-то не пользуемся?
– То мы, – сказал он весело, – а то «простые». Как
видишь, не все ушли в виртуальные миры!.. Нашлась какая-то часть, что все еще
живет реалом.
Я сдвинул плечами.
– По мне, это тоже виртуал, только реальный.
– Ого, завернул!
– Извини, если недостаточно ясно. Они могли бы стать
зачеловеками или хотя бы трансами, но они предпочитают… это, а по мне так это и
есть игра. Пусть не виртуальная, но игра.
Я заметил, как он смотрит на эти космические армады, как я в
детстве смотрел на дерущихся муравьев. После дождя обычно черные выходили на
поверхность и спешно расширяли территорию. Обычно дрались с такими же черными,
тетрамориумами, как узнал потом, но иногда устраивали набеги и на колонии
рыжих, что жили у самого забора.
Дрались ожесточенно, убивали деловито и сосредоточенно,
разоряли чужие гнезда и уносили куколок, а я попеременно болел то за одних, то
за других, пока мама не звала обедать, а потом делать уроки.
И вот эти звездолеты… Нет, муравьи интереснее. Да и разрыв в
развитии между мной и муравьями был намного меньше, чем между нами нынешними и
теми в звездолетах.
Получил сигнал от J, когда-то он был профессором Уваровым,
но после того, как стал трансчеловеком, сменил имя на символы из
тактильно-запаховых знаков, теперь же, будучи зачеловеком, взял себе вот такое
странное имя. Он считает, что как язычники при переходе в христианство
принимали другое имя или сами христиане, уходя в монастырь, брали иное
прозвище, так и он, меняясь, всякий раз должен называться по-другому.
