Я сказал торопливо:
– Надеюсь, никто не подал заявки на оживление моей жены…
почти жены, Каролины. Это не историческая личность. Это женщина, которую я
люблю. Она умерла от рака сто лет назад.
Женщина помолчала, я увидел в ее глазах глубокое сочувствие.
– И вы все это время…
– Да, – ответил я. – Все это время.
– Я сейчас проверю, – пообещала она тихим
голосом. – И ускорю всю процедуру.
Из окна моего офиса видно, как прямо из земли в считаные
секунды поднялся огромный небоскреб в пару сот этажей, безумно красивый, с
плоской крышей для посадки вертолетов, бассейном и соляриями. Сквозь стены
видно, как, созданная невидимыми наноботами, мгновенно возникла внутренняя обстановка
в залах заседания, комнатах для отдыха, кабинетах, тренажерных залах.
На стенах в вазах появились живые цветы, их составить из
атомов так же просто, как и стены. В некоторых комнатах запорхали бабочки и
птички, тоже живые, одни – из разряда существующих, другие –
придуманные дизайнерами. Честно говоря, эти созданные природой не идут ни в
какое сравнение с теми, над которыми поработал человек. Но некоторые оригиналы
все же предпочитают держать «настоящих», хотя эти настоящие созданы наноботами точно
так же, как и мебель, стены, рыбки в аквариуме.
Через огромные окна видно, как в небе застыли нелепые
металлические агрегаты, в которых «простые» намерены отправиться в дальние
миры… их мы наверняка перестроим раньше, чем они поднимутся по трапу. Я с
брезгливой жалостью посмотрел на одну из этих фигур: рослый мужчина в скафандре
поднял ногу для следующего шага, левая рука застыла в красивом решительном
взмахе, правой гордо держит на сгибе локтя шлем. Взгляд устремлен вперед, нас
он, конечно же, не видит, мы двигаемся примерно в сто миллионов раз быстрее,
чем он.
Можно бы, конечно, посмотреть, куда они летят, чтобы не
трогать там участок космоса: пусть получат то, ради чего летели, но, с другой
стороны, так ли уж они заботятся, чтобы не нарушить планы муравьев, жуков или
бабочек? Не трогают их, вот и ладно, они ж гуманисты. Вот и мы… эти, гуманисты.
Я услышал зов, дал разрешение, и в комнате появился
Кондрашов, веселый, рот до ушей, глаза, как блюдца, подбородок небритый, а под
глазами темные мешки усталости. То ли из моды, то ли еще почему, но зачеловеки
второго поколения демонстративно держатся старых форм, хотя намного проще бы
существовать в виде, скажем, шара.
– Я из фермейской туманности, – выпалил он. – Ты
не представляешь, что там темная материя вытворяет!
– А темная энергия? – спросил я.
Он округлил глаза.
– А ты откуда знаешь?
Я усмехнулся.
– Интуиция.
Он покрутил головой.
– Вот уже Вселенную заканчиваем осваивать, а что такое
интуиция – все еще не разобрались…
– Седалищным нервом чую, – объяснил я.
– Так у тебя нет седалищного, – обвинил он. – И
вообще, откуда у силового поля нервы?.. Эх, а вот у меня есть. Хоть я тоже это…
гм, поле. Да еще какое…
– Круглое? – подсказал я.
Он обиделся:
– Сам ты круглый. Но насчет темной энергии угадал. Даже не
знаю как. Там идет ее рождение… мы чуть с ума не свихнулись, пытаясь понять,
откуда она берется! Целый фонтан, представляешь?.. Каждую секунду рождается сто
тысяч звезд, и все ну просто ниоткуда!.. Там даже вакуума нет, там ничего, даже
хаоса!.. А она хлещет, будто хляби какие-то прорвало и гэпнуло.
– А что в малом мире?
Он махнул рукой.
– Просмотрели до децей. Ничего, просто ничего!.. Шеф, без
тебя там не обойтись. И вообще… ты чего здесь застрял? На простых и
простодушных любуешься?
Я оглянулся на небоскреб. За время нашего разговора там
возникли еще два, между ними натянули серебристую сеть, сверху уже начали
опускаться легкие летательные аппараты.
– Это трансы, – поправил я. – Но ты прав, для нас
они тоже «простые». У меня здесь очень важное дело. Очень-очень важное. Не
смотри с такой тревогой, я никогда еще не хотел так жить, как сейчас. Просто я
хочу закончить одно дело… начатое больше ста лет назад. Но я хочу закончить его
один. А потом я прибуду к вам.
Он отступил, сказал настороженно, в коричневых глазах я
видел любовь и тревогу за всемогущего шефа.
– А помните, как мы были людьми?
Я без труда вспомнил все ощущения несвободы, когда находился
заключенным в хрупком человеческом теле, таком ограниченном, слабом, с
ничтожными ресурсами.
– Все помню. Скоро приду.
– Будем ждать.
– Я приду не один, – сказал я загадочно.
Он исчез, я видел, как он через мгновение появился в месте,
которое раньше было Крабовидной туманностью, а теперь там энтузиасты распылили
материю ровным слоем и устроили полигон для испытания дробных измерений. Мы
привыкли к трем, знаем четыре, можем представить пять и даже шесть, но
наибольшие сюрпризы, оказывается, таят дробные. В том же трехсполовинном
измерении неожиданностей гораздо больше, чем в четырехмерном или даже
семимерном…
Вселенная, мелькнула горько-насмешливая мысль, оказалась
разочаровывающе проста и, увы, маловата. Некоторые из нас начали было
перестраивать ее, создавая другие фундаментальные законы, что заменят
простенькую гравитацию, конечную скорость света, убогую трехмерность, другие
предложили эту оставить как память о примитивном прошлом и создавать другие
вселенные – намного более совершенные, апгрейденные, на основе совсем иных
законов… которые вот щас придумаем.
А кто-то и вовсе ринулся в ничто, простирающееся за
пределами Вселенной, где ни материи, ни времени, где ничего… и начали спешно
творить свои миры.
На всякий случай я просмотрел положение атомов в «то время»,
проследил их путь в течение всех этих лет. В моих возможностях их все
вернуть на место, и Каролина встанет собранная именно из тех атомов, но это
важно только дикарю, все атомы одинаковы, а все, что любит Каролина, знает и
помнит, – все запечатлено в этих костях. Эти кости – тот же жесткий
диск компьютера, который мертв, но если его подключить к сети – оживет записанная
на нем информация. Диск – мертв, информация – жива…
– Нет, – сказал я себе в последнее мгновение, –
нет, все не так… А нужно вот так!
Я повернулся к запаянному по-старинному ящику. Горло
стиснуло, я чувствовал и судорогу, и подступающие слезы, и все-все, вплоть до
комка в горле, хотя я уже давно, по нашим меркам давно, всего лишь
пространственный вихрь. Точнее, уже пространственный вихрь.
Крышка исчезла, атомную решетку ящика я тоже легким усилием
воли перестроил, и в комнате стало больше свежего, пахнущего озоном и луговыми
цветами воздуха. Желтые кости приподнялись, повисли в воздухе и сцепились в
небольшую четвероногую фигуру. Я неотрывно следил, как считывается упрятанная в
костях информация, там не только ДНК и прочая ерунда, это можно было восстановить
пятьдесят лет назад, но и гораздо более субтильные следы всех чувств, страстей,
воспоминаний, там вся ее личность…
