Главой новосозданной компании назначил меня. С правом
набирать сотрудников, определять направления поисков и закупать необходимое
оборудование. Я подотчетен только ему, главе огромного концерна. Конечно, у
него еще не концерн, тем более – не огромный, но от сумм, которыми он
ворочает, захватывает дух.
Уфимцев и Коломийко, два других заместителя, сочли себя то
ли уязвленными, что шеф их даже не поставил в известность о таком проекте, то
ли еще что, но отказались от моего предложения работать вместе. Все-таки старые
кадры, вместе с шефом проработали не один год, и тут вдруг такое предпочтение
новичку. Хотя и я не новичок, тридцать два года в компании, но все-таки…
Компанию я назвал «Каролина», шефу название понравилось,
заметил одобрительно, что недаром самым ужасным ураганам дают женские имена. А
то, что мы выдадим на-гора – конечно же, выдадим! – встряхнет мир
сильнее любого урагана.
Позвонили Аркадий с Жанной, Михаил с Мариной, Леонид с новой
женой, а также Коля и Светлана. Все поздравили с головокружительным взлетом в
карьере, предупредили, что придут в гости даже без приглашения, а звонят только
для того, чтобы не застать без штанов. Я пообещал, что никуда не сбегу,
быстро отыскал в меню программу «День рождения», щелкнул, выбрал опцию
«Стандарт», откинулся на спинку кресла и с покорностью стал ожидать неизбежное.
Одна из стен у меня по старинке отдана под пленочный
телевизор, программы подобраны так, что спортивных нет вовсе, музыкальные и
прочие культурные – только в те моменты, когда нет новостей, а из новостей
высший приоритет у «Новости из лабораторий», «Нанотехнология – взлет!» и
«Будущее высокого железа».
Сейчас, однако, тот редкий момент, когда вклинились
общеполитические, я смотрел, слушал и убеждался, что это гребаное равноправие и
все эти подчеркиваемые права «маленького человека» достали уже не только меня,
такого терпеливого и овечистого. Все наконец-то, ну наконец-то убедились, что
нельзя быдло допускать до управления государством. Раньше можно было, когда
государство простенькое, а сейчас, когда это сложнейший высокотехнологичный во
всех отношениях инструмент – просто глупо, а иногда и преступно. Быдло
сколько ни тяни вверх и ни окультуривай, останется быдлом, требующим хлеба и
зрелищ. И государство оно станет перестраивать принимаемыми законами так, чтобы
побольше хлеба и зрелищ, а остальное нах, нах, обойдемся!
Сегодня в парламенты ряда стран одновременно внесены
законопроекты насчет того, что голос культурного и образованного человека
должен весить больше, чем голос непросыхающего слесаря. В печати дебаты на
тему, не отстранить ли быдло от голосования вообще, но в конце концов решили
палку не перегибать, не Россия, поди, пусть в выборах принимают участие все, но
голос академика не должен быть равен голосу слесаря. С этим согласились
практически во всех странах, жаркие дебаты развернулись только по самой
градации важности голосов. Примерная схема такова: голос взрослого человека с
неполным школьным образованием равен одному голосу, а у человека с высшим
образованием – двум. Уже аспирант имеет пять голосов, доктор наук –
сто, академик – тысячу. Кроме того, добавочные голоса имеют всякие
заслуженные деятели, ветераны движений и пр., пр., пр.
Печатные органы заполнены жаркими дискуссиями на эту тему,
на экранах телевизоров сражаются представители разных точек зрения. Ура, ура,
ура, начинается жестокий, но пока еще незаметный отсев. Потом под гребенку
попадут не только пьяненькие слесари, над которыми кто только не изгаляется,
чувствуя свое неоспоримое превосходство только на том основании, что сумел
кое-как проковылять с курса на курс какого-то вуза, получить диплом и сейчас
работать в какой-то конторе «для белых». В смысле, белых воротничков.
Отсев, как ни странно, вызван еще и увеличением продолжительности
жизни. Вернее, не самим увеличением, а возможностью ее продления. Увы, розовые
мечты, что проглотишь пилюли – станешь молодым и красивым, остались в
прошлом. Пока что продление жизни удается только за счет строжайшего
самоограничения в других областях, жестокой дисциплины.
Этого уже достаточно, чтобы две трети населения земного шара
заявили, что не станут себя мучить и ограничивать, а проживут отведенный
природой срок и красиво помрут, как все достойные люди. Все это сопровождается
цветистой и отработанной за тысячелетия торжественной риторикой насчет небоязни
смерти, смелого взгляда ей в глаза и тэдэ и тэпэ. Всю историю цивилизации люди
умирали, это было неизбежно, и, чтобы хоть как-то примириться с этим горьким
концом, философы придумали концепцию загробной жизни и назвали это религией,
атеисты сочиняли красивые и гордые песни о красивой гибели, о смерти на бегу, о
том, что мужчине стыдно умирать в постели.
Из оставшейся трети около половины ломается и бросает путь
долголетия из-за тех трудностей, которые встали на пути. Если такому человеку
надо, скажем, питаться только стерильно бессолевой пищей, то он, потерпев пару
недель, в конце концов устроит пир, зажарив себе целого гуся, сожрет торт
целиком и в одиночку, вообще скажет громко и под аплодисменты, что на фиг ему
такая жизнь, когда надо себя во всём ограничивать?
Всегда звучит это «во всём», и абсолютное большинство под
этим «всём» понимает именно жирную и жареную еду, торты, вино, и никому в
голову не приходит, что есть еще наука, культура, есть книги, фильмы, Интернет,
есть общение и вообще возможность видеть людей и общаться с ними! Нет, для
абсолютного большинства отказаться от куска жареного мяса – это отказаться
от «всех радостей жизни». Что ж, не жалко, пусть дохнут.
Таким образом уже сейчас идет удаление этого быдла из числа
людей, которые хоть как-то могут воздействовать на курс общества. Они пока еще
живы и весьма активны, но вообще-то их уже можно вычеркнуть: умрут, умрут
достаточно скоро по нынешним меркам: мы, живущие по правилам продления жизни,
знаем точно, что еще проживем добавочные полсотни-сто лет, а вообще-то нацелены
на тысячи лет и вообще на бессмертие.
Так что проблема снимается сама по себе. Уже через сто лет
на планете останется из нынешних восьми миллиардов даже не миллиард, а что-то
около пятисот миллионов. Понятно, что из них тоже будут постоянно удаляться
наиболее слабые, я не верю, что впереди безоблачная жизнь без трудностей. Да,
живем намного лучше, чем в Средневековье, по крайней мере, уничтожены все эти чумы
и оспы, истреблявшие население, питаемся в сто крат лучше тогдашних королей, но
что-то иные бросаются с балконов и крыш, вешаются, топятся, стреляются,
принимают смертельные дозы снотворного… А уж про передозировки наркотиков
вообще молчу.
В прихожей раздался звонок, на мониторе появилось
улыбающееся лицо Коли.
– Заходи, – сказал я.
– А не застрелят? – спросил он опасливо. – А то на
меня одна кинокамера как-то странно смотрит… Подозрительно даже.
– Не застрелят, – успокоил я. – И вообще кинокамер
не осталось даже в Буркина-Фасо.
– А где это? – спросил он, проходя к лифту мимо
следящих и сканирующих камер.
