Он изумился.
– Не понимаю, зачем себя мучить? Я всегда – одну под
язык, и – жизнь хороша.
Я снова поколебался, вздохнул еще тяжелее.
– За что тебя все и любим. Любую работу делаешь – и
никакого нытья. А я все-таки хочу заниматься чем-то интересным. Но с твоими
таблетками так и не выберусь из сырой тины, если перестанет быть для меня
скучной… Не врубаешься? Если скучная работа будет казаться интересной, то я ее
и буду делать, верно? Нет уж, пусть будет и скука, и даже, как ты говоришь,
блевать захочется…
– Это не я сказал, – возразил Кондрашов с
достоинством. – Это создатель этой формулы, академик Кисельцев. Я и слов
таких гадких не знаю.
– Ладно, проехали. От хреновой работы я должен получать
отвращение, от хорошей – кайф. Иначе как буду выбирать интересные занятия?
Не врубился?.. Ну, если профессор будет получать одинаковое удовольствие от
изобретения вакцины от рака и от рытья канав, то на кой ему наука вообще?
Кондрашов остался в задумчивости с пузырьком в руке, тот
потемнел, стал похожим на засохшие экскременты. Пескарькин хохотнул и сказал
ему, судя по выражению лица, что-то ехидное по узкому лучу связи. Кондрашов
нахмурился, вид таков, что сейчас запустит пузырем в окно, однако заботливо
спрятал в карман. Хорошо бы, мелькнула у меня мысль, чтобы скормил эти таблетки
своим домашним, а то часто приходит на работу, изнуренный семейными ссорами.
С другой стороны, мне самому выгоднее иметь исполнительных
работников, что не ропщут, а тянут воз даже с удовольствием.
2050 год
Сотрудники, входя ко мне в кабинет, всякий раз цепляются
взглядами за красочный плакат на полстены. Огромная башня, объемом так это
тысячи на две комнат, красиво и гордо возвышается на полуразвалившейся горе
прямо над глубоким ущельем. На другой стороне ущелья точно в таком же месте и
на такой высоте мрачно смотрит на мир внизу узкими окнами-бойницами
средневековая крепость.
Первая башня – это и есть Центр Высокой Технологии,
созданный еще под эгидой Пентагона, опекаемый NASA, пользующийся поддержкой
финансовых кругов Уолл-стрита. У нас нет и никогда не будет ни таких высоких
покровителей, ни таких денежных мешков за спиной. Не потому, что мы враждебны
Пентагону или являемся центром мирового терроризма, просто в свое время было
решено не распылять средства, а объединить усилия в одном месте. Одно дело,
когда мир разделен на страны и все втихую ведут бешеную гонку, другое –
когда мир един или почти един.
Глядя на плакат, я заподозрил в Конрое Мунро, генеральном
директоре Центра, зарождение чувства юмора, мог бы выбрать и другое место, а
так слишком наглядно и символично это то ли единение старого и нового, то ли
противопоставление отжившей дикости и сверкающего нового мира. Вспомнив Колю с
его восторгами по поводу Средневековья, я мрачно подумал, что до какой дури
доходят некоторые, только бы сказать громче, что ничто не нравится в здешней
жизни. Мне тоже не все нравится, но хотел бы я посмотреть, как Коля переберется
в эту башню, где нет даже канализации и дерьмо надо выливать из окон!
Кондрашов задержался, рассматривая плакат, перевел взгляд на
меня.
– Шеф, это напоминание?
– Верно мыслите, юноша.
– А что это символизирует?
– Что это всего лишь соперник, – ответил я. – Что
его победа еще не предопределена.
Он снова посмотрел на плакат и на этот раз смотрел долго,
пристально, словно выбирал место, куда шарахнуть крылатой ракетой. Наконец
сказал гробовым голосом:
– А кто сказал или даже подумал, что наша лаборатория
сдалась без боя?
– Компания, – напомнил я.
– Тем более, – прорычал он.
2051 год
Ехал мимо дома, где обитает Коля, вспомнил звонок Светланы,
что у него что-то совсем плохо с давлением, совсем себя не бережет, взглянул на
часы, время есть, свернул к его подъезду. Вообще-то население практически
перестало ходить друг к другу в гости, да и зачем, когда можно врубить
голографник, и вот уже хоть ты в гостях, хоть сам принимаешь гостей, хоть все
вместе выбрались компанией позагорать и накупаться на каком-нибудь
тихоокеанском островке, не покидая своих кухонь.
Увы, некоторые свято берегут традиции, в том числе и
реальные встречи. А в Англии недавно показывали общество вертельщиков, которые
были созданы в 1002 году в знак протеста против изобретения сковородок, мол,
настоящие мужчины едят мясо только с вертела, так что и такое общество существует,
не прерываясь, вот уже больше тысячи лет, так что говорить о традициях
рукопожатия, глядя друг другу в глаза, похлопывания по плечу, обнимания и всего
того, что было так необходимо в древние века и раннее Средневековье.
Коля лежал на диване, как Обломов, даже халат на нем
обломовский: длинный, неудобный, пушистый, с широким мягким поясом. Лицо
обрюзгло, живот колышется, как огромная глыба студня, глаза с полопавшимися
кровеносными сосудиками хмуро взглянули в мою сторону из-под тяжелых набрякший
век.
– Чё там… А, это ты, Володька! Вот уж не ожидал, что такое
важное лицо нас посетит…
– Не груби, – сказал я. – Ты чего лежишь?
– Дык, это крайняя позиция, – объяснил он. –
Помнишь, лучше идти, чем бежать, лучше стоять, чем идти…
Я осматривался по сторонам, стараясь отличить, что в этой
безумно просторной квартире, совсем не по Колиным средствам, реальное, а что
виртуальное и где стена. Да и мебель что-то чересчур антикварная, что-то Колю
потянуло на старину, но ему даже эти вот шлепанцы Людовика не по карману, а тут
такая мебель, весь Версальский дворец перетащил…
– А ты не всматривайся, – посоветовал он с
дивана, – расслабься и наслаждайся. Попробуй принять мир таким, какой он
есть.
Обнаженная девушка, игриво покачивая безукоризненными
бедрами, принесла поднос с соками, поставила по бокалу перед нами, показала
чувственный рот в игривой улыбке и, так же покачивая бедрами, удалилась…
Я протянул руку к бокалу, ожидая, что пальцы пройдут сквозь
голографическое изображение, но ощутил холодное прикосновение стекла. Сок
оказался кстати, пересохшее горло приняло с благодарностью. Коля наблюдал с
хитрой усмешкой.
– Ну как?
– Здорово, – признался я. – Честно говоря, сперва
решил, что это голография.
Он прищурился.
– Почему?
– Больно безукоризненная, – объяснил я. – Такой ровной
и гладкой кожи просто не бывает. И личико кукольное. Правда, сейчас стволовые
клетки и прочая хрень творят чудеса. Женщины как с ума сошли, стараясь сделать
себя под мультипликационные образы. Или под персонажи байм.
Он печально вздохнул.
– Ты прав, прав. Только вот…
