– Как себя чувствуешь?
– Отлично, – ответил я искренне. – Никогда так
хорошо не было.
– Поставил чип от Энвидии?
– Да.
– Поздравляю, – сказал он. – Я тоже собираюсь, да
никак не решусь… Сильно корежит?
– Первые пару дней, – сообщил я. – Но знаешь ли,
даже в первый день радость по поводу того, что вижу в гамма– и сигма-лучах,
различаю все спектры инфракрасного и ультрафиолета… нет, это не объяснишь.
– Рад за тебя, – сказал он, я чувствовал его
искренность и радость, по-моему, даже слишком сильную, – ты молодец,
всегда впереди.
Подкатила машина размером с детский паровозик, на ходу
замерила наши параметры, разложилась в два солидных кресла на платформе из
зеленой травы и сказала милым женским голосом глупенькой блондинки:
– Садитесь, назовите адрес.
Мы опустились в кресла, тут же появился прозрачный купол,
машина понеслась по бетонному полотну, а когда впереди показался высокий забор,
подпрыгнула и пошла по длинной дуге в небо. С боков выдвинулись прозрачные
крылья, слишком хрупкие на вид, но воздух режут, словно принадлежат
гиперзвуковому истребителю.
– Выкладывай, – сказал я напрямик.
Зельд вздохнул, огляделся по сторонам.
– Помнишь, что мы с тобой едва ли не последние из того
поколения, что застали еще первое появление компьютеров? Даже Интернет создали
при нашей жизни!.. Так вот, Володя, нас стало еще меньше…
– Кто? – вырвалось у меня.
– Джонатан Элвинс, – ответил он, – а затем и
Затопек. Да, который Эмиль, ты его помнишь, знаю. Между ними еще семеро, но,
сам понимаешь, Элвинс и Затопек – такие звезды, что их исчезновение на
небосклоне сразу делает мир темнее. С Затопеком только Куца можно поставить на
одну доску, да и то… Так что это и есть основная проблема конференции, которую
обсудим пока в своем кругу, не придавая гласности, чтобы не было панических
настроений.
Я стиснул зубы, приход такой беды чувствовал инстинктивно,
но не мог сформулировать внятно, только на уровне мычания и разведения руками.
С приходом долголетия, когда всякий может жить неограниченно долго,
продолжительность жизни продвинулась разве что до ста – ста пятидесяти
лет. Кто просто живет, тот проживает «отведенный» ему срок и помирает, прожив
эти добавочные тридцать-пятьдесят лет поверх «отведенных» природой
семидесяти-восьмидесяти. А дальше жить становится все труднее: нужно не только
прилагать усилия, чтобы поддерживать в себе жизнь, но и хотеть, ибо в каком-то
возрасте наступает равнодушие, а то и отвращение к жизни. Природа отчаянно
старается восстановить равновесие, и хотя в человеке все меньше остается
органической ткани, однако он все еще человек и потому либо сдается, либо сам
желает смерти.
– Из первого поколения, – напомнил Зельд, –
заставшего тот дикий мир, нас, увы, все меньше и меньше. Болотников
сформулировал закон, по которому дольше всех продержатся ученые, поглощенные
какой-то безумной идеей, которой отдаются целиком. К примеру, разгадать тайну
черных дыр и проникнуть через них в другие вселенные, лично побывать в недрах
микромира…
Он посматривал испытующе, я невесело улыбнулся и на
миллисекунду приоткрыл узкий канал в мое сокровенное, ради которого живу и буду
жить, какие бы испытания меня ни встретили. Он охнул, глаза увлажнились,
порывисто схватил меня за руку и крепко пожал обеими руками.
– Простите, Володя!.. Приношу свои искренние… Ох, все слова
в таких случаях тусклые и серые…
Он приоткрыл свой прямой канал чувств, и меня ошеломило
горячее сочувствие и сердечное тепло этого вообще-то с виду очень суховатого и
прагматичного человека.
– А как ты? – спросил я напрямик. – Сам-то как? Не
чувствуешь этой подкрадывающейся дури?
Он покачал головой.
– Нет.
– Точно? – перепросил я.
– Будь уверен, – сказал он.
Я все еще смотрел недоверчиво.
– Ты сам сказал, что только мы и остались из динозавров. Все
остальные – малолетки! Так что тебя держит?
Он замялся, отвел глаза, затем поднял с усилием и сказал с
явной неловкостью:
– Знаешь, стыдно сказать, но я всю жизнь изучал квазаги…
Я удивился:
– Квазары? А они при чем?
– Их тоже изучал, – ответил он с той же
неловкостью, – но специализировался по квазагам. Квазары, как ты знаешь,
звезды, а квазаги – галактики. Всей моей жизни не хватит и приблизиться к
разгадке… но когда мне попались на глаза эти полубезумные проекты насчет
будущего нанотехнологий… ну, именно та часть, где говорится о замене живых
клеток наноботами, а потом есть шанс перейти в силовые поля… я ощутил, что если
мне светит даже самый крохотный шанс, то не попытаться воспользоваться –
безумно! Понимаешь, я теперь каждый день мечтаю, что когда-нибудь сам полечу к
квазагам и на месте разгадаю их тайны!
Он смотрел сперва виновато, будто оправдывался – ишь,
долгой жизни восхотел! – но на моем лице нет осуждения, потом он вспомнил,
что я точно так же соблюдаю все правила, чтобы жить долго, чтобы не просто жить
долго, а постоянно продлять любыми способами, а что по этому поводу говорит
церковь или Марья Иванна – нас не щекочет, сказал просительно:
– Но ведь вас… заставило?
– Да, – ответил я.
– И это для вас не менее великое?
– Да, – повторил я и усмехнулся про себя: для Зельда
высшая мерка – квазаги, и эти его слова не оскорбление, а сравнение с
самым величайшим явлением во Вселенной. – Для меня ничего нет более
святого.
В его добрых глазах вопрос, но я видел, как он,
поколебавшись, сказал автопилоту:
– Прибавь скорость! Что-то ползем, как черепахи.
– И так превышена скорость, – ответил музыкальный
женский голос, я сразу представил себе обиженную блондинку с голубыми глазами и
взбитыми над лбом волосами. – Я могу повредить крылья…
Зельд вздохнул.
– По-моему, это все-таки слишком: наделять машины инстинктом
самосохранения. Они начинают бояться собственной тени!
Докладчик, Болотников, начал достаточно откровенно, что
характерно для жителей этого века, но шокировало бы живущих в двадцатом веке,
создавших необходимую тогда политкорректность:
– Мы не будем говорить о тех двух миллиардах жизней, что уже
прошли, не будем и о тех трех, которые вскоре уйдут, по нашим оценкам. И хотя
это девяносто процентов населения планеты, но в наших расчетах ему уделен всего
один абзац. Главная же задача, которую мы должны решить, – это сохранение
интереса к жизни у людей творческих! На конгресс собрались, не побоюсь этого
слова, настоящие звезды мировой науки, так что баталии будут жаркими. Надеюсь,
они выльются в какие-то конкретные действия. Первым слово для доклада
предоставляю господину Зельду, приготовиться Дольфусу.
