Они смотрели на меня с ожиданием. Я ощутил себя на краю
пропасти, бизнес жесток и не прощает ошибок, а я могу всех увести по неверному
пути. Коллектив у нас немаленький.
– Нет, – проговорил я с хрипотцой в голосе, но
стараясь, чтобы звучал твердо. – Нет, мы пойдем тем путем, каким шли.
– А как с тем, что мы им дали фору?
Я сказал раздраженно:
– Этой форой еще надо уметь воспользоваться. Да и фора ли?
Они разошлись по местам, я включил скоп и сделал вид, что
погружен в расчеты. Внутри болезненно ноет, вот от таких стрессов и возникают
всякие язвы желудка и быстро бегущие канцеры. Прошлепал я ушами или нет? По
всем расчетам – прохлопал. И сильно прохлопал. Однако же я и раньше знал
про вирусы, знал, что это в лучшем случае нечто промежуточное между живой и
неживой природой либо вообще нечто неживое, сконструированное каким-то неземным
хакером для порчи вселенского компьютера.
Если я знал, то почему не обратил внимания? Или чутье мое
туповато прохлопало ушами? А что, если, напротив, не прохлопало, а как раз и
повело меня мимо и дальше, потому что здесь мне ловить нечего? Если я дурак, с
легкостью могу ошибиться, то чутье поумнее меня: работать за меня не станет, да
и не умеет, но не дает ступать на ложные тропки?
2095 год
Кондрашов с моего позволения не то чтобы шпионил за
конкурентами, но приглядывал за ними, стараясь не упускать из виду прогресс, а
также те камешки, на которых затормаживаются центровики. Хотя вирусы в чем-то
даже проще, чем конструируемые наноботы, однако там в Центре пришли к
сенсационному выводу, что вирусы руководствуются весьма странной программой,
которую некоторые уже окрестили внеземным разумом.
Дело в том, возбужденно докладывал Кондрашов, поведение
вирусов так и не удалось объяснить ни механикой, ни химией, в Центре не могут
даже понять, как вирусы проникают через мембрану клетки, тем более – как
находят рибосомы и выполняют их перепрограммирование, что само по себе
невероятно сложно.
Это не значит, подумал я мрачно, что, пока не решат эти
проблемы, не сделают очередной шажок. Нет, насколько знаю их руководителя, он
будет ломиться к цели, несмотря на любые препятствия. А то, почему вирусы то
спят миллионы лет в виде кристалла, то вдруг просыпаются, его не то что не
колышет, но такое он велит решать по ходу. Это его любимое, насчет ввязаться в
драку, а там, дескать, посмотрим.
– Я не знаю, – сказал я, – кого Билл Гейтс посадит
писать программы для армии наноботов… но это должны быть… уж и не знаю кто!
Пескарькин хихикнул, Кондрашов посмотрел на него зло,
Пескарькин сконфузился и сделал вид, что всецело занят трехмерной спиралью на
экране. Как бы мы ни острили над Windows Nano Technology, но, положа руку на
сердце, кто может сделать лучше? Среди дураков принято ругать Windows, но если
он вам не ндравится, так не используйте! Возьмите у того, кто сделал лучше. Нет
таких? Сделайте сами. Ах, и сами не в состоянии? Тогда заткнитесь и сопите в
тряпочку, дебилы.
Кто-то сказал тихонечко:
– На сегодняшний день нет программ, свободных от багов.
Хорошо, если ассемблеры начнут глючить во время самосборки, а если уже в теле
человека? Что они из него сделают? Фарш?.. Или какого-нибудь внеземного
крокодила?
2096 год
Больше всего в наших кругах вызывают тревоги насчет
возможного появления «черной топи», но когда Штаты, несмотря на протесты, ввели
жестокий контроль не только над странами, но и над личностями, эту опасность
свели к нулю. Но остается, как постоянно предупреждают в печати, возможность
«серой топи», это когда самовоспроизводящиеся наномашины случайно, именно
случайно выходят из-под контроля и пожирают все на Земле, превращая это все в
«серую топь».
Из-за такой возможности, пусть и крайне малой, практически
ничтожной, больше всего сил и ресурсов у нас отвлечено на системы пятикратного,
а иногда и десятикратного контроля. И всякий шаг, даже шажок, перепроверяем: «а
не будет ли чего?»
Обычно мы все собираемся и работаем в виртуале, но
сегодня – особый день, я с утра вызвал скоростной вертолет, на крыше уже
почтительно ждут Кондрашов и Пескарькин, директор медцентра и главный инженер
комплекса, я кивком велел им лезть в машину. Вертолет прямо с крыши свечой
взмыл вверх, а там, убрав крылья и даже лопасти, превратился в ракету. С
тридцатикратной скоростью, в смысле – в тридцать раз быстрее звука,
планета поворачивается быстро, почти сразу после конца разгона мы вошли в
торможение, челнок начал снижаться, постепенно выдвигая крылья, но вертолетом,
однако, не стал.
Директор медцентра все поглядывал на меня как-то боязливо,
наконец спросил с таким видом, будто прыгнул голым в прорубь:
– А вы уверены, что хотите быть первым испытателем?
– Да, – ответил я. – Конечно, хочу. Но не думаю,
что мне будет предоставлено такое право.
Он посмотрел очень внимательно.
– Почему?
Я пожал плечами.
– Насколько знаю, полковник Вильямс очень хотел быть первым
испытателем. А у него индекс здоровья и сопротивляемости на порядок выше.
Кондрашов ухмыльнулся.
– И все-таки шансы есть и у вас.
– Шутите, – не поверил я.
– Клянусь, – сказал он. – Подождите до прилета.
– А что там будет такое, чего не знаю я?
Он помедлил, голос стал несколько тише:
– Там вас будет ждать и ваш лечащий врач.
Остаток пути прошел в молчании, голова гудит, мысли
разлетаются как стая вспугнутых воробьев. Внизу белым-бело, словно снега
Антарктиды, мы все снижаемся и снижаемся, наконец врезались в это белое поле,
но оказалось, что это довольно толстый слой облаков, а когда вынырнули из него,
далеко-далеко внизу снова простирается такое же точно белое ровное поле. На
этот раз настоящая Антарктида.
– И что скажет мой лечащий врач? – спросил я наконец,
не выдержав.
Директор медцентра слабо улыбнулся.
– Он скажет, что как в старом французском анекдоте: есть
двенадцать причин, чтобы именно вам стать первым испытателем…
– Назовите их, – попросил я, – если я правильно
понял, о каком анекдоте речь.
– Во-первых, – сказал он ровным голосом, – у вас анизоцитоз,
пойкилоцитоз и даже анизохромия. Это не говоря уже о гипохромии, которая
сопровождается, как часто бывает в таких случаях, микроцитозом.
Страх пробежал по всему телу, болезненно заледенил
внутренности. Губы похолодели, я спросил с трудом:
– А… а что это?
Он легко усмехнулся.
– Сильно тревожиться не стоит, главное – вовремя засечь
такое. Анизоцитоз – это всего лишь появление эритроцитов разного размера,
пойкилоцитоз – разной формы, анизохромия – разной окраски, а
микроцитоз… как видно из названия, это измельчение ваших эритроцитов.
Эритроциты вообще-то примерно одного размера, цвета и формы, форма иногда
меняется, когда протискиваются по узким капиллярам… ха-ха… вплоть до
веретенообразной, но затем снова выпрямляются. А у вас они и по размеру уже разные,
одни мельче, некоторые – намного, другие крупнее. И цвет их что-то не
нравится, слишком уж… Но вы пока что ничего не чувствуете? Вот и прекрасно. И
забудьте о них. Ваши МЭМСы как раз и предназначены, чтобы выровнять ситуацию.
