В тринадцать лет она достигла уже полного развития своей красоты, что, впрочем, наблюдается весьма часто у корсиканских женщин. Летиция считалась красивейшей девушкой в Аяччо. Она была среднего роста, с изумительно пропорциональными формами тела, юная грация которого гармонировала со всей обаятельной внешностью. Руки, ноги ее были изящны и нежны: это передалось по наследству и Наполеону. Рот, быть может, с несколько серьезным выражением, но чрезвычайно красиво очерченный, открывал два ряда жемчужных зубов. Когда по губам ее пробегала улыбка, она была очаровательна. Несколько выдававшийся подбородок указывал на энергию, – совсем как у сына. Роскошные каштановые косы украшали классическую голову, которой темные глаза с длинными ресницами и тонким носом придавали аристократическое выражение. Все черты ее лица и все формы находились в поразительной гармонии».
Образование мадам Летиция получила, как и все корсиканки, минимальное. Она не знала почти ничего, помимо своих обязанностей хозяйки и матери и молитв Деве Марии, покровительству которой она поручала всех своих многочисленных детей.
Фридрих Кирхейзен пишет:
«Ни об итальянской, ни о французской литературе она не имела ни малейшего представления. Всю свою жизнь, даже при императорском дворе своего сына, она говорила на корсиканском диалекте. Французский язык доставлял ей много трудностей; она никогда правильно на нем не говорила. Постоянно слышался ее итальянский акцент… Наполеон сердился, особенно когда она по-корсикански произносила его имя, и, будучи консулом, сказал как-то Люсьену и Жозефу: “Передайте матери, чтобы она не называла меня Наполеоне. Это по-итальянски. И не Буонопарте, а Бонапарт. Это еще хуже, чем Наполеоне. Вообще, пусть она лучше зовет меня Первым консулом или просто консулом. Это лучше всего. Этот Наполеоне меня раздражает”. Он утверждал даже, что мать его не говорит правильно и по-корсикански; когда впоследствии Летиция была принуждена писать французские письма, она всегда диктовала их на своем родном языке.
Ее величайшей добродетелью было сознание долга, любовь к порядку и расчетливость, которую некоторые считали даже скупостью. Она всю свою жизнь была женщиной без всяких претензий. Когда ее сын уже приобрел себе имя и состояние и уже играл в политической жизни выдающуюся роль, она все-таки одевалась проще любой простой гражданки. Однажды она приехала на несколько недель к своей красивой дочери Полине, бывшей замужем за генералом Леклерком, и привезла с собой всего одно платье. Элегантная Полина смеялась над экономной матерью, но Летиция ответила ей серьезным тоном: “Молчи, расточительница, я должна же заботиться о твоих братьях и сестрах. Они не все еще самостоятельны. Я не хочу, чтобы Наполеон имел основание жаловаться. Ты злоупотребляешь его добротой”. Впоследствии же, когда император предоставил в ее распоряжение значительные суммы, экономия ее превратилась действительно почти в скупость. Говорят, что Летиция забирала себе даже деньги, которые получала от сына для раздачи бедным. Когда дети упрекали ее в этом, она отвечала им холодно: “Разве я не должна копить? Разве не будет у меня рано или поздно семи или восьми монархов на шее?” Она была единственной на всем земном шаре, которая не верила в продолжительность всего этого богатства и блеска… Ее расчетливость дошла наконец до того, что она старалась экономить даже в мелочах… Так, например, жене Люсьена, Кристине Бойе, она постоянно советовала ложиться спать пораньше, чтобы не жечь много свечей. Мы должны, однако, извинить ей эту расчетливость, безусловно смешную в дни счастья и блеска: она знала, что значит нужда».
Заметим, что мадам Летиция была большим скептиком, и в этом она оказалась не так уж неправа, так как впоследствии, когда все неожиданно рухнуло, ее детям пришлось весьма кстати накопленное ею богатство.
9-й округ Парижа
Самая «наполеоновская» улица Парижа
В 9-м округе Парижа огромный интерес представляет, пожалуй, самая «наполеоновская» улица французской столицы. Речь идет о бывшей улице Шантрен (rue Chântereine), находившейся в районе нынешних улиц Победы (rue de la Victoire) и Шатоден (rue de Châteaudun).
В начале XVIII века эта улица называлась Почтовой (rue des Postes), потом она стала улицей Шантрелль (rue Chanterelle), а потом улицей Шантрен.
На этой улице в доме № 6 с 1796 по 1799 год жил Наполеон.
Дом Наполеона и Жозефины на улице Виктуар
В давние времена территория эта принадлежала аббатству, но потом здесь был построен дом для маркиза де Кондорсе, знаменитого французского математика и философа, члена Французской академии, а в годы Великой французской революции секретаря Законодательного собрания, голосовавшего против смертного приговора королю Людовику XVI. Через два дня после своего ареста, 29 марта 1794 года, маркиз де Кондорсе умер (по-видимому, от яда), а его вдова (сестра будущего маршала Груши) продала дом танцовщице Жюли Карро, бывшей жене великого актера Франсуа-Жозефа Тальма.
Жозефина де Богарне, вдова казненного генерала Александра де Богарне, сняла этот дом у своей подруги Жюли Карро за 4000 ливров в год. Произошло это 17 августа 1795 года, то есть за два месяца до ее судьбоносного знакомства с генералом Бонапартом. Тогда эта женщина с двумя детьми на руках, приехавшая с острова Мартиника, и мечтать не могла о том, что всего через девять лет она станет императрицей французов!
Историк Фридрих Кирхейзен по этому поводу пишет:
«У мадам Тальен Жозефина познакомилась с тогдашним комиссаром Баррасом, приобретшим вскоре большое влияние. Он без доклада входил к Терезии, бывшей в то время обладательницей его сердца и кошелька. Ему, знатоку женской красоты во всем ее разнообразии, понравилась нежная Жозефина, в которой своеобразно перемешивались французская элегантность и креольская небрежность. Терезия ничего не имела против этого. Баррас познакомил ее с богатым и щедрым банкиром Увраром. “Ребяческая ревность” была ей незнакома, и она спокойно уступила место своей подруге. Жозефина была очень довольна – теперь она была избавлена от всяких забот. О любви к Баррасу у обеих женщин, понятно, не могло быть и речи, а поэтому не было и признака ревности. Наоборот, они еще теснее сблизились друг с другом, чтобы сообща извлекать пользу из влиятельного покровителя.
Жозефина жила теперь в прелестном домике на улице Шантрен, который сняла у изящной Жюли Карро, разведенной жены актера Тальма. Дом был обставлен с большим комфортом, во дворе были стойла и целый ряд служб. Мадам де Богарне держала теперь двух венгерских лошадок и экипаж, полученный ею при посредстве одного благотворительного комитета. У нее были кучер, портье, повар, камеристка, словом, полное хозяйство, хотя комнаты и были обставлены довольно просто. Стол накрывался очень небрежно, но кушанья были всегда утонченные и изысканные. Сама она одевалась со вкусом и изяществом. Салон ее был центром старого и нового общества – в нем бывали выдающиеся представители всех партий.
