Б е р н и к. Дина!
Ю х а н. Вам? Она?..
М а р т а. Дина, нет!
Л о н а. Ложь!
Ю х а н. Дина, этот человек говорит правду?
Д и н а (помедлив). Да.
Р ё р л у н д. Тем самым, надо полагать, чары прельстителя развеяны. Этот шаг, на который я решился ради блага Дины, уже можно сделать достоянием нашего общества. Я пребываю в твердой надежде, что никаких кривотолков мое решение не породит. А теперь, дамы, я думаю, нам лучше проводить ее в другую комнату, дабы ее мысли вновь пришли в мирное равновесие.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Да. Идем, Дина. Какое счастье для тебя!
Уводит Дину налево, Рёрлунд идет следом.
М а р т а. Прощай, Юхан! (Уходит.)
Т ё н н е с е н (в дверях в сад). Да уж, скажу я вам…
Л о н а (провожая Дину взглядом). Выше нос, мальчик! Я останусь тут и присмотрю за пастором. (Уходит направо.)
Б е р н и к. Юхан, теперь ты не плывешь на «Индиан гёрл»?
Ю х а н. Теперь точно плыву!
Б е р н и к. Но ты, значит, не вернешься?
Ю х а н. Вернусь.
Б е р н и к. После всего этого? Для чего ты хочешь вернуться?
Ю х а н. Чтобы отомстить вам всем. Раздавить стольких из вас, скольких сумею. (Уходит направо.)
Из кабинета консула выходят т о р г о в е ц В и г е л а н н и п о в е р е н н ы й К р а п.
В и г е л а н н. Ну вот, господин консул, бумаги в порядке.
Б е р н и к. Хорошо…
К р а п (шепотом). Вы не передумали – «Индиан гёрл» завтра отплывает?
Б е р н и к. Отплывает. (Уходит к себе в кабинет.)
Торговец Вигеланн и поверенный Крап уходят направо. Хилмар Тённесен хочет было пойти за ними, но в эту минуту У л а ф осторожно заглядывает в левую дверь.
У л а ф. Дядя! Дядя Хилмар!
Т ё н н е с е н. Уф, это ты? А почему ты не наверху? Ты же под домашним арестом.
У л а ф (делая пару шагов в комнату). Тише! Дядя Хилмар, знаешь новость?
Т ё н н е с е н. Да знаю я, что тебя сегодня выдрали.
У л а ф (грозно смотрит на дверь отцова кабинета). Больше ему меня не бить. Но ты знаешь, что дядя Юхан уплывает завтра на американце?
Т ё н н е с е н. А тебе что за печаль? Ступай наверх.
У л а ф. А вот я, дядечка, может, еще на бизонов поохочусь.
Т ё н н е с е н. Вздор! Такой трус, как ты…
У л а ф. А вот подожди до завтра, и кое-что узнаешь!
Т ё н н е с е н. Балбес!
Уходит в сад. Улаф снова убегает в комнату и прикрывает дверь, заметив п о в е р е н н о г о К р а п а, который входит справа.
К р а п (подходит к двери кабинета консула и приоткрывает ее). Простите, это снова я, господин консул, но надвигается сильнейший шторм. (Ждет и, не получив ответа, продолжает.) «Индиан гёрл» все равно снимется с якоря?
Выдержав паузу, Берник отвечает из глубины комнаты.
Б е р н и к. Все равно.
Поверенный Крап закрывает дверь и уходит направо.
Действие четвертое
Зала в доме консула Берника. Рабочий стол вынесен. Ранний вечер, но из-за шторма и непогоды уже сумерки, и темнота продолжает сгущаться по ходу действия.
С л у г а зажигает люстру, д в е с л у ж а н к и вносят горшки, корзины и вазы с цветами, лампы, свечи и расставляют их по столам и подставкам для цветов вдоль стен. Р у м м е л ь во фраке, перчатках и с белым шейным платком отдает распоряжения, стоя посреди комнаты.
Р у м м е л ь (слуге). Свечи зажигай через одну, Якоб. Не надо сразу полной торжественности, пусть она станет сюрпризом. Так что и цветы… Хотя нет, пусть стоят. Как будто бы здесь всегда столько цветов.
Б е р н и к выходит из своего кабинета.
Б е р н и к (в дверях). Это что такое?
Р у м м е л ь. О, ты пришел? (Слугам.) Ступайте пока.
Слуги уходят в дальнюю левую дверь.
Б е р н и к (подойдя ближе). Руммель, что все это значит?
Р у м м е л ь. Это значит, что настал час твоей славы. Город устраивает сегодня шествие в честь первого из своих горожан.
Б е р н и к. Что ты такое говоришь?!
Р у м м е л ь. Шествие с музыкой. Мы хотели еще и с факелами, да побоялись в такую погоду. Но иллюминация будет. А уж в газетах это потом расхвалят лучше некуда!
Б е р н и к. Руммель, послушай – даже не думай об этом!
Р у м м е л ь. Да уж поздно – через полчаса шествие будет здесь.
Б е р н и к. А почему ты не сказал мне раньше?
Р у м м е л ь. Так аккурат потому. Боялся, что ты станешь чинить препоны. Зато я сговорился с твоей супругой, она позволила мне кое-что подготовить, а сама обещала подать закуски и напитки.
Б е р н и к (прислушивается). Что это? Мне показалось, поют – они уже на подходе?
Р у м м е л ь (у двери в сад). Поют? Нет, это всего лишь американцы. «Индиан гёрл» выводят к плавучему причалу.
Б е р н и к. Уже выводят?! Ох… Нет, Руммель, сегодня я ничего такого не могу, я болен.
Р у м м е л ь. Да, вид у тебя неважнецкий. Черт! Ты уж соберись, что ли, возьми себя в руки! Мы с Санстадом и Вигеланном в лепешку расшиблись, чтобы устроить шествие. Нам надо задавить противника тем, что нас будут громко и широко поддерживать. В городе плодятся слухи, скупку земель дольше в тайне не сохранить. Ты непременно должен прямо сегодня, под здравицы, песни и звон бокалов, короче, на высокой волне праздничного настроения поведать им, на какой риск ты пошел ради благоденствия общества. На этой высокой волне праздничного настроения, как я его назвал, у нас тут можно провернуть порядком разных дел. Но такую волну надо сперва поднять, иначе не сработает.
Б е р н и к. Да, да, да.
Р у м м е л ь. Особенно когда предстоит обнародовать такое деликатное и щекотливое обстоятельство. Слава богу, у тебя, Берник, безупречная репутация, тебе сам черт не брат. Но послушай меня, нам надо уговориться. Студент Тённесен написал песню, которая изящно и незамысловато начинается словами «Поднимем идеал, как знамя!». А учителю Рёрлунду поручено произнести приветственную речь, на которую ты, разумеется, должен ответить.
Б е р н и к. Руммель, сегодня вечером я не в силах. Не мог бы ты?..
Р у м м е л ь. Не могу при всем желании. Речи, как ты понимаешь, в основном будут адресованы тебе, ну и несколько слов нам, остальным. Я переговорил с Вигеланном и Санстадом. Мы считаем, ты мог бы в ответ возгласить здравицу за процветание нашего общества. Санстад выразит радость, что все слои общества едины, а Вигеланн пожелает, чтобы новые начинания не подрывали моральных устоев, на которых оно держится. Ну и я в нескольких приличествующих случаю оборотах коротко напомню о вкладе женщин, пусть и более скромном, но весьма значимом для нашего общества. Да ты не слушаешь меня!
