Э н г с т р а н д. Хотя погодите – припоминаю… Да, какая-то мелочь у Юханны была. Но я к ней касательства не имел. Нет, сказал я, это мамона, возмездие за грех. Эти грязные монеты – а может, бумажки, но все едино – мы швырнем взад поганому америкашке. Но он, господин пастор, как ушел в море, так и сгинул.
М а н д е р с. В самом деле, дорогой Энгстранд?
Э н г с т р а н д. Ну да. И порешили тогда мы с Юханной потратить деньги на ребенка, чтоб воспитанье дать. Ну вот и потратили, я вам за каждый эре отчитаться могу.
М а н д е р с. Но это весьма меняет дело.
Э н г с т р а н д. Вот так оно все вышло, господин пастор. И осмелюсь сказать, что по-честному был Регине отцом, насколько сил хватало, хотя, конечно, я человек слабый.
М а н д е р с. Ну, ну, дорогой мой Энгстранд…
Э н г с т р а н д. И смею сказать: ребенка я вырастил, жил с Юханной-покойницей в любви, а дом вел крепкой строгой рукой, как заповедано. Но мне и в голову бы не пришло явиться к пастору Мандерсу и начать себя нахваливать, мол, я доброе дело сделал. Якоб Энгстранд, он не таков, он добро делает тайком. Да и нечасто, к сожалению. А когда я к пастору прихожу, всегда спешу о своих слабостях да проступках поговорить. Я уже сказал, да повторю: совесть иной раз так и грызет…
М а н д е р с. Вашу руку, Якоб Энгстранд!
Э н г с т р а н д. Чтоб я сдох! Господин пастор…
М а н д е р с. Никаких отговорок. (Жмет ему руку.) Вот так-то!
Э н г с т р а н д. И коли я смиренно и почтительно попрошу у господина пастора прощения…
М а н д е р с. Вы? Наоборот, это я должен просить у вас прощения.
Э н г с т р а н д. Нет, Боже сохрани!
М а н д е р с. Да, да, извините, говорю я от всего сердца. Простите, что подозревал вас. И более всего хотел бы в полной мере выразить вам мое раскаянье и благое к вам расположение.
Э н г с т р а н д. Ко мне?
М а н д е р с. Да, премного рад буду выказать вам мою благожелательность.
Э н г с т р а н д. Ну… тогда и повод аккурат есть. Я маленько подзаработал тут, и эти деньги благословенные хотел бы вложить в такой, знаете, дом для морских странников.
Г о с п о ж а А л в и н г. Вот как?
Э н г с т р а н д. Да, можно назвать его приютом. Несть числа искушениям, стоит моряку стать странником на суше. А тут я бы за ними по-отечески приглядел.
М а н д е р с. Что скажете на это, госпожа Алвинг?
Э н г с т р а н д. Начинать мне придется с малым, да умножится оно божьим промыслом. Но протяни мне добрый благодетель руку помощи…
М а н д е р с. Хорошо, хорошо, мы рассмотрим ваше дело внимательно. Ваш замысел мне чрезвычайно симпатичен. Но теперь идите вперед и все приготовьте, зажгите свечи, чтобы было празднично. Мы проведем с вами время в общей молитве, ибо теперь вы к этому готовы.
Э н г с т р а н д. Мне тоже так кажется. Прощайте, хозяйка, благодарствуйте, да за-ради меня заботьтесь о Регине хорошенько. (Утирает слезу.) Кровинушка Юханны-покойницы… Даже странно, как крепко она вросла в мое сердце. Но что есть, то есть. (Откланивается и уходит.)
М а н д е р с. И что вы теперь скажете об этом человеке, госпожа Алвинг? В его изложении все выглядит совсем иначе.
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, отличие налицо.
М а н д е р с. Вот видите, надо быть очень осторожным, когда берешься осуждать ближнего. Но зато какая огромная радость узнать, что ты ошибался! Что скажете теперь?
Г о с п о ж а А л в и н г. Скажу, что вы как были большим ребенком, так и остались.
М а н д е р с. Я?
Г о с п о ж а А л в и н г (кладет обе руки ему на плечи). И еще скажу, что мне хотелось бы обнять вас.
М а н д е р с (резко отстраняясь). Нет-нет, спаси вас Бог… подобные желания…
Г о с п о ж а А л в и н г (с улыбкой). Зря вы меня так боитесь.
М а н д е р с (у стола). Вы временами эксцентричны в своих порывах. Так, сначала мне надо собрать документы и сложить все в папку. (Делает, как сказал.) Вот так. А теперь я откланяюсь. Присмотритесь к Освальду, когда он придет. Я еще загляну к вам. (Берет шляпу и уходит в прихожую.)
Госпожа Алвинг, вздохнув, замирает у окна, потом обходит гостиную, наводя порядок, и делает шаг в столовую, но останавливается в дверях, тихо охнув.
Освальд, ты все еще тут!
О с в а л ь д (из столовой). Хотел докурить сигару.
Г о с п о ж а А л в и н г. Я думала, ты вышел пройтись.
О с в а л ь д. В такую погоду?
Звякает бокал, госпожа Алвинг, оставив дверь открытой, садится на диванчик у окна и принимается за свое рукоделье.
О с в а л ь д (из столовой). Это пастор Мандерс сейчас ушел?
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, в приют отправился.
О с в а л ь д. Хм.
Снова звякают графин и бокал.
Г о с п о ж а А л в и н г (с беспокойством во взгляде). Освальд, дорогой, ты поаккуратнее с этим ликером, он забористый.
О с в а л ь д. Зато хорош от промозглости.
Г о с п о ж а А л в и н г. Не хочешь перейти сюда, ко мне?
О с в а л ь д. Там курить нельзя.
Г о с п о ж а А л в и н г. Ты же знаешь, что сигары можно.
О с в а л ь д. Хорошо, хорошо. Иду. Вот сейчас последнюю капельку… Все, иду. (С сигарой в руке входит в гостиную и закрывает за собой дверь.)
Короткая пауза.
О с в а л ь д. А где же пастор?
Г о с п о ж а А л в и н г. Я же сказала – пошел в приют.
О с в а л ь д. Ах да, правда.
Г о с п о ж а А л в и н г. Не стоит так засиживаться за столом, Освальд.
О с в а л ь д (держа сигару за спиной). Мама, это же так приятно. (Ласково похлопывает ее.) Я же домой приехал, мне всего хочется – посидеть за маминым столом и в маминой гостиной, наесться бесподобной маминой еды…
Г о с п о ж а А л в и н г. Мальчик мой дорогой!
О с в а л ь д (с некоторым раздражением, продолжая ходить и не переставая курить). А чем мне еще заняться? Работать я не могу…
Г о с п о ж а А л в и н г. Почему не можешь?
О с в а л ь д. В такую погоду? Здесь темно, за весь день ни лучика солнца… (Ходит по комнате.) О, не работать, не иметь сил работать!..
Г о с п о ж а А л в и н г. Ты забыл про это, да? Вернулся, а…
О с в а л ь д. Так надо было, мама.
Г о с п о ж а А л в и н г. Знаешь, я готова десять раз отказаться от счастья видеть тебя дома, лишь бы ты…
