Прикрываться детьми и женщинами больше было нельзя Лес вокруг стрекотал, требуя отмщения.
Дальнейшее произошло удивительно быстро. Сидевшая на стеночке обезьяна обеими тонкими лапами попыталась вырвать у меня путеводитель. Но главный удар был нанесен сзади – еще одна зверюга прыгнула и ухватившись с двух сторон сзади за брюки попыталась их резкими движениями спустить с меня – то ли, чтобы обездвижить, то ли, чтобы унизить в отместку за непочтительное отношение с их вождем (сам он как удалился с поля битвы, так больше уже и не появлялся).
То, что последовало, похоже на пляску святого Витта, но я не дал снять с себя брюки и не отдал путеводитель. Спасла следующая многоголосая семья, появившаяся вслед за нами на узкой дорожке.
Лес переговаривался неодобрительно и недружелюбно, когда я, пройдя сквозь ворота, стал спускаться.
Дорога вниз, естественно, была и легче, и быстрее. Внизу, у памятника Ганди с гирляндой на шее, я увидел то, что не заметил – а зря! – когда начинал свой путь в гору: некий человек отдавал за 15 рупий палки в аренду, чтобы отгонять назойливых обезьян.
А на улице все также гуляли парами твидовые индийские джентльмены с трубками в зубах и деловыми чемоданчиками в руках. Шимла продолжала жить своей, не вполне индийской жизнью.
Как уже говорилось, больше я там не бывал. Дефилируют ли и сейчас они по Моллу, не знаю. Но в судьбе негостеприимных ко мне обезьян произошли перемены, ими озаботилось правительство и теперь их партиями «высылают» в Таджикистан – по крайней мере, так уверяет новое издание того же путеводителя.
На следующий день я уезжал. Увозил меня давно приглянувшийся антикварный поезд-реликт былых, столичных времен. Маленькие вагончики, ведомые паровозиком-лилипутиком, похожие на настоящие как котенок на сенбернара, трудолюбиво бежали по трогательной узкоколейке и в широких окнах, сменяя друг друга, проплывали очищающие панорамы. Занятно было это сочетание игрушечности подобного состава, пустой просторности и как бы «всамделишности» вагона и 11Свсроятпых бесконечных видов холмов, долин, далеких голубых гор – при полном отсутствии человеческих персонажей. За исключением, конечно, видных при поворотах счастливых голов, высунувшихся друг над другом пассажиров второго класса. При этом сама дорога и особенно ее 103 (!) туннеля и 24 (!) моста не давали забыть об инженерных гениях и мускульных усилиях ее давних создателей.
Открытая в 1903 году эта ветка связала Шимлу с миром и навсегда отменила громоздкие караваны слонов, верблюдов и прекраснодушных барышень, терпящих неудобства в раскидываемых на ночь шатрах.
Практически все здесь осталось как в те первые годы. На остановках происходит малопонятная церемония – из дачного вида вокзала (его тоже хочется назвать вокзальчиком) к маленькому паровозу, а потом обратно идет группа чумазых людей с какими-то железными кругляшками в руках. Оказывается, в соответствии со старинной техникой, они вставляют эти диски в какие-то машины и тем самым переключают светофоры и другие сигналы на следующем отрезке пути; таким допотопным способом обеспечивается безопасность и блокируется возможность столкновения с встречным поездом. Поездов, по-моему, всего два, но старомодная обстоятельная осторожность несет в себе дух ушедшей эпохи, иных представлений о времени, иных достижений техники.
И так, от Шимлы вниз, до первоначального пункта, маленький труженик бежит около шести часов…
От первоначального пункта в Калки до Дели начинается уже современный путь, впереди немало мытарств, но странный мир Шимлы уже скрылся окончательно далеко сзади, за горами и лесами страны под названием Гималаи.
Кстати, Гималаи с их снежными пиками опять укрылись от меня – ни в Майами, ни в Наггаре, ни в доме Рерихов, ни даже в Шимле, знаменитой своей панорамой вершин, я их так и не увидел. Словно какое-то заклятье не подпускало меня и тут, затянув все непроницаемой кисеей. Правда, всюду в эти дни, сквозь облака появлялись в небе белые гиганты – но только на одно мгновение. Я хотел большего.
И, вернувшись в Дели, решил предпринять еще одну, последнюю попытку.
Попытка третья и последняя – центральные Гималаи
Место, которое на этот раз я поставил себе конечной целью путешествия, не обозначено ни на одной карте. Ни в одном путеводителе оно не упоминается.
Это любимый ашрам Вивекананды – Майявати. В Миссии Рамакришны о нем знают все. По мысли Вивекананды, это единственный ашрам, где сознательно соединены представители Востока и Запада. Те счастливцы, кому довелось побывать там, говорят с восторгом, что попали действительно в святое место.
План поездки (за неимением точных координат) был составлен мной как в средние века, на основании рассказов и воспоминаний. Потерпев неудачу в своих поисках Гималаев и на северо-востоке, и на северо-западе, на сей раз я был настроен особо решительно, желая во что бы то ни стало прервать образовавшуюся «дурную бесконечность».
Я странствовал в этот раз уже больше месяца и время, отпущенное на пребывание в Индии, убывало неумолимо.
В Майявати я отправился налегке, оставив книги и багаж в Дели. Это была поездка в неизвестность и не было рядом соотечественников, способных поддержать меня советом.
Чем ближе я подбирался к северным границам, тем яснее становилось, что какая-то сила испытывает меня на прочность и не рвется облегчить мой путь в Обитель Зимы. Избалованный ответной любовью Индии, я преодолевал препятствия одно за другим, немало изматываясь при этом.
Помню, забравшись уже далеко, вблизь Непала, я полсуток ждал автобуса, поздно вечером втиснулся и даже нашел место у пустого, но зарешеченного (как в тюремном транспорте) окна и мы понеслись в кромешную, полынную ночь. Автобус летел, воя, сквозь деревья и деревни, казалось, сметая все на пути. Я раздвоился – одна половина моя, прижатая к окну, оледенела, т. к воздух снаружи (ночь!) бил холодом и ветром; вторая истекала жаром, т. к на правом колене у меня сидел огромный старый и неправдоподобно горячий сикх, на нем штук шесть кривляющихся детей разного возраста, а на вершине пирамиды испуганно блеяла их коза!
Автобус летел и представлялось, что эти положенные нам полторы сотни километров мы просквозим за половину указанного в расписании времени. Но вдруг автобус примчался к какому-то полуосвещенному грязному сараю, все задвигались, сикх с козой слезли с меня и дети, ковыряя в носу, уставились на меня со спокойным любопытством – до этого меня, раздавленного где-то внизу, они не заметили.
У сарая мы стояли часа три. Стало ясно, что из расписания мы выбились напрочь, но уже в сторону опоздания. Вокруг расстилалась непроницаемая, пахнущая почему-то дымом бескрайняя ночь. Кто-то сидел внутри сарая, кто-то лежал на траве, коза успокоено паслась. Это зрелище напомнило, что я не ел со вчерашнего утра (о, Господи, зачем ты дал мне этот зуд путешественника, ведь в Дели стоит, осиротелый, мой номер в пятизвездочной гостинице и в любое время услужливый стюард прикатит по звонку столик с остро-благоухающими блюдами, а я здесь, голодный, и ни одна душа – ни в принимающей организации, ни тем более в посольстве – даже понятия не имеет, где я затерян в Космосе Индии). И, пожалев себя, я совершил поступок, по тем временам непозволительный – купил что-то обжаренное в масле, начиненное перцем и угрожающе пахнущее.
