Avoidance – изъятие (не «избегание»)
Bootless – неудачник (не «босоногий»)
Budget – сумка (не «бюджет»)
Cheap – рынок (не «дешевый»)
Counterfeit – похожий (не «поддельный»)
Defecated – чистый, без осадка и примесей, например о напитке (не «после дефекации»)
Ecstasy – безумство (не «экстаз»)
Hold – ставка (например, «I hold you a groat» – «Ставлю четыре пенса»)
Jerks – удары, например дубиной (не «рывки» и не «конвульсии»)
Lawn – высококачественная льняная ткань (не «газон»)
Puke – синевато-черный цвет (не «рвота»)
То resolve – раздумывать, размышлять (не «решаться»)
Scarlet – высококачественная шерстяная ткань (не «алый»)
Slops – предметы одежды (не «жижа», не «пойло» и не «чушь»)
Впрочем, чтобы неправильно понять слова, сперва их нужно правильно расслышать. Разброс местных акцентов в XVI веке намного шире, чем в современном мире, где различия более-менее сгладились благодаря многим десятилетиям переездов и звонков на большие расстояния. Сэр Уолтер Рэли так и не избавился от своего открытого девонского акцента, несмотря на то что был отлично образован и проводил большую часть времени при дворе либо в море. У корнуолльцев, говорящих по-английски, тоже, по словам Карью, «открытый и грубый» акцент; кроме того, они усложняют язык местными словами: «scrip» («побег»), «bezibd» («удачливый»), «dule» («удобство»), «thew» («угрожать») и «skew» («избегать»). Проехав по стране, вы найдете самые разнообразные акценты и местные выражения. А в Лондоне все эти региональные акценты сосуществуют одновременно. Послушав Генри Мейкина (уроженца северовосточного Лестершира) или прочитав его фонетически записанную «Хронику» (которую он пишет «cronacle»), вы поймете, что человек вполне может всю жизнь говорить с сильным региональным акцентом, даже если он переехал в столицу еще ребенком и очень редко возвращается на родину.
Выше мы перечислили трудности, ждущие вас в общении с англоязычным населением. В Уэльсе до сих пор многие говорят по-валлийски, несмотря на законы Генриха VII и Акт о единообразии Эдуарда VI, где говорится, что официальный язык страны – английский. Светской литературы на валлийском языке практически не существует. Тем не менее неутомимый ученый Вильям Сейлсбери пытается оживить язык: в 1551 году переведя на него «Книгу общих молитв» вместе с Ричардом Дейвисом, епископом Сент-Дейвидса, он подает в парламент прошение о переводе на валлийский язык Библии. Вы наверняка подумали, что правительство Елизаветы отнесется к такому предложению пренебрежительно, но нет – чиновники понимают, что родной язык может стать отличным подспорьем для обращения валлийцев в протестантство. Когда в 1588 году, наконец выходит Валлийская Библия Вильяма Моргана, язык словно получает божественное одобрение. Более того, Валлийская Библия оказывает на валлийский язык примерно такое же воздействие, как английская Библия – на английский: она стандартизирует многие фразы и выражения и становится в своем роде каналом для широкой языковой реки. Кроме того, люди с большей охотой учатся читать. Сейлсбери, Дейвис и Морган спасли валлийский язык, придав ему и духовное, и культурное значение как раз тогда, когда английское правительство размышляло, не уничтожить ли его вовсе.
О других кельтских регионах так не скажешь. В Ирландии и независимом Шотландском королевстве большинство говорит на общем гэльском языке. В 1567 году в Эдинбурге издают молитвенник на гэльском, а 1602 году в Дублине – гэльский перевод Библии. Корнуолльский язык тоже держится – но буквально на волоске. Незадолго до вступления Елизаветы на трон Эндрю Борд говорит, что «в Корнуолле два языка: ломаный английский и корнуолльский. Многие люди и вовсе не знают ни единого слова на английском, говоря только по-корнуолльски». Корнуолльские повстанцы, протестовавшие в 1549 году против новой «Книги общих молитв» на английском языке, заявили: «Мы, корнуолльцы, из которых многие не знают английского вовсе, наотрез отказываемся от новой английской книги». Но язык гибнет точно так же, как и само восстание. На корнуолльский не переводят ни Библию, ни молитвенник; более того, на корнуолльском языке вообще не выходит никаких книг, так что он быстро исчезает. Кроме того, корнуолльские дворяне и ученые очень любят демонстрировать свою утонченность, стараясь не говорить по-корнуолльски. К концу правления Елизаветы вам придется забраться западнее Труро, чтобы услышать разговоры на этом языке. Но даже там он умирает, о чем пишет Карью:
Английский язык не ослабляет своей атаки [на корнуолльский], загнав его на самые дальние окраины графства. Большинство его обитателей не знают ни слова по-корнуолльски, но очень немногие не знают английского; но тем не менее не со всяким незнакомцем они на нем разговаривают: если вы случайно повстречаете кого-нибудь из них и зададите подобный вопрос, то вам ответят mees navid.ua cowzs sawzneck («Я не говорю по-саксонски»)[52]
Путешественнику такой ответ вряд ли поможет. Вы, возможно, даже захотите ответить той же монетой – подходящей колкостью на корнуолльском: например, саркастическим da durdalathawhy («Ну, спасибо») или злобным molla tuenda laaz («Десять тысяч несчастий тебе в глотку»). Эти фразы – тоже из «Обзора Корнуолла» Карью, где он, помимо прочего, указывает на сходство корнуолльских слов «сестра» («whoore») и «проститутка» («whorra»). Может быть, он не любит корнуолльский язык именно потому, что когда-то перепутал эти два слова и попал в неловкое положение?
Другие языки, на которых все еще говорят в королевстве, – латынь и французский – имеют довольно узкую область применения. Елизаветинские придворные по-прежнему ведут свои записи на латыни, равно как и некоторые приходские церкви; так что можно с натяжкой сказать, что латинским языком еще пользуются по всей стране. Мальчики учат латынь в средней школе; можно еще вспомнить частную школу Клавдия Холлибенда, где с утра учат латынь, а днем – французский. Впрочем, люди, говорящие на латыни, редки; в основном ею пользуются в утонченных кругах Оксфордского и Кембриджского университетов и лондонских судебных иннах; кроме того, на ней говорит верхушка духовенства. Наконец, на латыни общаются с иностранными послами и иногда обращаются к королеве. Если вы хорошо говорите на латыни, то это пойдет вам на пользу, ибо вас поймут практически все хорошо образованные люди; если вы говорите на ней не очень хорошо, сильно это не навредит.
Многие аристократы и дворяне в повседневной речи по-прежнему используют французский. Сам Холлибенд издает популярные учебники на французском и итальянском языках, а один – сразу на четырех: итальянском, французском, латинском и английском. Что интересно, многие образованные англичане считают, что обязаны владеть хотя бы одним из этих языков. В Лондоне и других южных городах живет немало французских и итальянских иммигрантов; многие из них зарабатывают именно преподаванием родного языка. Когда итальянский гуманист Джордано Бруно в 1584 году посещает Англию, он обходится лишь горсткой английских слов. Он пишет, говоря о себе в третьем лице: «Все джентльмены любого ранга, с которыми он общается, знают латынь, французский, испанский или итальянский. Они знают, что по-английски говорят только на этом острове, и считали бы себя нецивилизованными, если бы не знали хотя бы одного иностранного языка». Так что если в путешествии у вас возникнут трудности с каким-нибудь региональным акцентом, можете последовать примеру Бруно и попробовать заговорить по-французски или по-итальянски.
