(Этьеном Полина Сергеевна именовала его денщика Степана.)
«А если бы мне раздробило ноги, то не вошла бы?» – подумал тогда Александр и сморщился. Как от физической боли.
– Нет, маман, – ответил он сейчас, – рана не серьезная.
И Полина Сергеевна тотчас же успокоилась.
– Теперь в Петербурге будет не слишком весело. Но откладывать свадьбу на год… мне кажется, это чересчур, – сказала она, обращаясь скорее к Бетти, чем к сыну. – И улыбнулась своей будущей невестке: – Вы еще не думали, куда поедете в свадебное путешествие? Мне кажется, месяцы траура вполне можно будет провести за границей, тем более что Александр получил отпуск.
Бетти вспыхнула и расцвела. Княжна даже не думала о том, что они могут уехать за границу, а ведь действительно так просто – ускользнуть от траура, от черных платьев и кислых лиц, которые неминуемо испортят любые воспоминания о первых месяцах супружеского счастья. И Полина Сергеевна, всегда тонко чувствовавшая момент, приостановилась и вложила руку своенравной глупышки в руку сына. Она прослышала о размолвке влюбленных и потому явилась сама, чтобы их помирить.
– Александр, – умоляюще спросила Бетти, – неужели это возможно?
– Я думаю, да, – отвечал тот со смущенной улыбкой, которая так красила его обычно замкнутое лицо.
Полина Сергеевна с умилением вздохнула и, отлично понимая, что тут лишняя, скользнула прочь. В дверях комнаты к ней подошел граф Строганов.
– Они очаровательны, не правда ли? – заметил сенатор, кивая на молодых людей.
– О, вы известный льстец! – отозвалась баронесса, грозя ему пальчиком.
– И прекрасно подходят друг другу, – задумчиво продолжал граф. – Идеальная пара.
Однако, как показали последующие события, он ошибался.
Глава 19
Трещина
«Все-таки мне не стоило танцевать. Я не настолько еще хорошо чувствую себя, чтобы…» – Мысль Александра оборвалась, едва наметившись.
С просвечивающего голубизной мартовского неба смотрело холодное петербургское солнце. И все-таки это было солнце, и он был рад ему.
«Какой нелепой вышла наша размолвка, хорошо, что все позади…»
Нет, шепнул внутренний голос, нехорошо.
Нехорошо?!!
Вздор!
И все же что-то подспудно мучило его, что-то не давало ему покоя. Будь Александр Корф человеком другого склада, он бы приказал себе забыть – и забыл бы немедленно. Но в том-то и дело, что он привык анализировать свои ощущения и не успокаивался, пока не добирался до причины.
И теперь тоже нашел причину, но та пришлась ему не по душе. Ему казалось, что он никогда до конца не знал Бетти, что между ними всегда оставалось словно тонкое стекло, и от их размолвки по стеклу поползла уродливая трещина. И теперь была видна не только она, но и стекло целиком.
«Надо меньше читать романов… И при чем тут какое-то стекло?» – усмехнулся он про себя, подняв голову, увидел на тротуаре у дома напротив Амалию Тамарину. Девушка переминалась с ноги на ногу, и вид у нее был обиженный. Так, во всяком случае, решил Александр и, не раздумывая, перешел улицу.
– Добрый день!
Ему почудилось, что Амалия вздрогнула.
– Ах, это вы! Ну да, добрый день… иначе его и не назвать, конечно…
«Что еще у нее на уме?» – с некоторым беспокойством подумал Корф.
– Вы что-то ищете? Позвольте помочь вам.
– Не что-то, а кого-то. – Девушка надулась. – Я не могу добиться, чтобы он принял меня. А у меня очень важные сведения.
Ну да, она так и не прекратила играть в следователя, но ее искреннее волнение нравилось Александру. На всякий случай, впрочем, молодой человек все же уточнил, что за «он» имелся в виду.
– Его зовут Адриан Спиридонович Горохов, – объяснила Амалия. – Я должна передать ему письмо.
– От кого?
– Вы не поверите, – усмехнулась девушка. – От Николая Петрова.
Александр посмотрел ей в лицо – и сразу же поверил. Но ему захотелось знать подробности.
– Вчера нам принесли письмо.
– Кто принес?
– Друг убитого, Митя. Помните, мать Николая о нем говорила… Его зовут Дмитрий, а фамилия Звонарев. Оказалось, Николай оставил письмо ему с просьбой передать невесте, если он вдруг исчезнет и не будет подавать о себе вестей хотя бы три дня. Дмитрий сначала пришел по нашему старому адресу, там узнал новый, отправился к нам, и вот…
– Постойте, – встрепенулся Александр. – Но ведь убитый оставил такое же письмо и дома. Так?
– Так.
– Очень странно… – медленно проговорил офицер. – И что было в письме, которое вы получили?
Амалия поморщилась.
– Думаю, то же, что было в том, о котором сказала Настасья Ивановна. Может, не теми же словами, но содержание похоже. Личное, – пояснила она. – А еще в письмо был вложен конверт с указанием передать его Адриану Спиридоновичу Горохову, проживающему по этому адресу. – Девушка вздохнула. – И тогда я совершила некрасивый поступок.
– Вы открыли вложенное письмо, – закончил за нее Александр. – Потому что думали, что оно может иметь отношение к убийству жениха вашей горничной.
– Оно имеет отношение, – отрезала Амалия, которой не понравилось, что чужой человек назвал Дашу горничной, словно та была только служанка, и больше ничего. – И теперь мне нужно срочно передать его Горохову, однако меня не пускают. Я была у него на службе, но меня не приняли. Даже когда я…
– А где служит этот таинственный господин? – поинтересовался Александр.
– В полиции, – ответила Амалия. – Прежде числился по Третьему отделению, но его ведь больше нет, распущено.
Так, так, помыслил Александр, весьма любопытно все складывается. Студент, который учился в одном институте с террористом, исчез за несколько дней до покушения, а теперь оказывается, он еще и письма в полицию писал. Оч-чень любопытно!
А Амалия тем временем решилась на неприкрытый шантаж.
– Если вы проведете меня к Горохову, – внезапно объявила она, – я покажу вам письмо.
Александр насупился:
– Почему вы думаете, что я…
– Я думаю, – ответила Амалия, глядя куда-то поверх его плеча, – что вас оно тоже касается. Я бы даже сказала, непосредственно. Да!
Надо сказать, что Александр терпеть не мог, когда его шантажировали, тем более какими-то туманными тайнами. И сейчас помыслил: надо бы все-таки объяснить барышне Тамариной, что он взрослый мужчина, что с ним не годится так обращаться, и вообще неплохо бы помнить о правилах приличия, которые вообще-то не поощряют ее поведение. Но Амалия в нетерпении стукнула ножкой, обутой в узкий длинноносый сапожок, о тротуар, а в следующее мгновение Александр услышал свой собственный покорный голос:
