– Почему островок? – удивился Юрка, – Мы вон туда ходили, гусей бить… там земля…
– Там за землёй болото, – сказал ему Рустам, – хорошее русское непроходимое болото. Мы тут на вездеходе зимой ходили, завгар наш рассказывал.
Здесь он глянул на Есю, стоящую чуть поодаль от Юрки, потом посмотрел на самого Юрку, сделал ему гримасу на лице, вроде как одобрительную, Еся это увидела, всё поняла и отвернулась.
– Забирайтесь в лодку, – сказал Рустам, включая рацию, – Девушки рядом со мной, остальные дальше, алло, алло?.. – уже в рацию говорил он, через треск и шум, – Это Рустам. Я их нашёл… на протоке стояли. Через час буду возле катера, пусть на месте стоит. Капитан погиб, сказали, здесь похоронен. Я их везу на реку, уместятся.
Рассаживая всех в лодке, Рустам лишь ладонью махал, говорил – ты сюда, ты вот здесь…
Григория сел вперёд, тётя Настя и Еся в середине, Юрка с Фёдором сзади, на корме… Лодка как-то оказалась вся занята. Юрка двинулся ближе к борту, чтобы место ещё появилось рядом, Рустам головой мотнул – перегружать нельзя, сиди спокойно. Дядя Гена и Лёха стояли на берегу. Дядя Гена не выдержал первым и злобновато спросил:
– А нас ты собираешься сажать?
– Собираюсь, – ответил Рустам, – а что Вы мне тыкаете? Мы с Вами не знакомы.
Он вытащил из ящика в носовом отсеке огромный сложенный пакет, положил перед ними, сказал:
– Качайте, прицеплю за корму. Нам тут на главную магистраль речную выйти, а там катер настоящий… почти пароход. Полгорода вас ищет!
Пакет оказался резиновой двухместной лодкой. Дядя Гена, конечно, качать не стал, заставил Лёху, тот тоже вначале отказался, но потом дядя Гена ему что-то сказал, Лёха переспросил:
– Сколько?
И лодку накачал за минуты.
На большом катере, который был похож на маленький пароход, Еся тут же вытащила свой изящный телефонный аппаратик, достав его из пластикового пакета. Юрий улыбнулся, спросил через шум воды и мотора:
– Не промок?
– Нет, – мотнула она головой, тут же поцеловала Юрия в щёку, включила телефон, набрала номер и ушла подальше ото всех. На небольшой короткой лавке она дождалась, когда её абонент ответит, сказала туда громко, но мечтательно:
– Машка? Привет! Кто потерялся? A-а… ну что ты… И Люська там? Что делаете? Да всё у меня нор-рмально, немножко заплутали… Ох, девочки, что расскажу!.. Включай свою громкую связь. Девочки! Он мне признавался в любви в лунную ночь посередине тундры сибирской! Девчон-нки-и!.. Океана не было, была река… река-а, девчонки! Громадная наша Обь, во всю ширину! Я чуть не умерла. Представляете: ночь, луна в самом центре неба, звё-ёзды горят, как бешенные, мы лежим на мягком, тёплом мху, он целует мне руки, целует моё лицо и говорит, говорит, не остановишь… говорит – я люблю тебя, я люблю-ю тебя, люблю тебя, одну тебя… знаете, вот остановиться не может, и целует меня, целует каждый пальчик на руке, каждый ноготок! Ты, говорит, в моей жизни как северное сияние, вспыхнула и озарила мою жизнь истинным светом, и теперь я боюсь, что ты пропадёшь, как это сияние, я боюсь потерять тебя, я боюсь что ты растаешь, как это северное сияние, без тебя нет мне больше жизни, без тебя… Что? Не поняла, Маша? Да ты что, Машка, рюхнулась? Я что, дура что ли, в первый раз в жизни и на болоте ему отдаться? Не-ет, ну не совсем болото, это мы место так наше называем… а он днём ходил стрелял, добывал дичь, а я вечером ему готовила еду на костре, а он… А ночью!.. Ночью мы с ним уходили ото всех подальше и там, под звёздным небом, он целовал мне руки и опять, не уставая повторять, всё говорил, говорил – я люблю тебя, Е-еся… я люблю тебя… Ну что ты прицепилась? Не было пока ничего у нас!.. Тебя одну… люблю… Стоял передо мной на коленях, целовал руки, каждый пальчик, каждый ноготок… и всё говорил, говорил – ты моё северное сияние!.. Моё Северное Сияние!
16.08.2015 г. Воркута – Салехард
Там, где прячется радуга
Тридцатилетний Камиль Мухамедшин, строитель местного ТСЖ, чинил крышу пятиэтажного дома без страховочного троса. Работал большим инструментом, называемым ломом, лом был два метра длиной. Этим нехитрым приспособлением Камиль пробовал поддеть старый пробитый шифер… Крыша была мерзлая, весенняя, скользкая и работать на ней было неудобно, да ещё и опасно. Находился Камиль на самом краю, когда от неловкого шага поскользнулся и выпустил из рук лом… Лом два раза ударил по рёбрам шифера, перекинулся и улетел вниз… Камиль дёрнулся, понял, что поздно, но и это понял поздно… не удержался, упал на спину, головой вперёд, куртка его на мёрзлом шифере заскользила, и Камиль сорвался следом за своим инструментом…
Стоял июнь, полярное лето с весенней холодной температурой, почва вокруг строящегося дома была вся разъезжена тракторами и автомобилями. Сплошная грязь, жижа. Не успели рабочие внизу и оглянуться, как услышали оглушающий русский мат, а за этим матом увидели, как с крыши пятого этажа летит двухметровый лом, а за ним татарин Камиль Мухамедшин…
Лом воткнулся в грязь почти на полметра, тут же прямо на лом наткнулся Камиль Мухамедшин, прошил лом до самой земли и остался лежать лицом в грязи. Люди вначале онемели, потом бросились к Камилю и здесь услышали:
– Лом выдерните! Встать не могу.
Лом выдернули, глянули и удивились везучести человека: страшное орудие убийства пропороло ему всю зимнюю строительную куртку, вместе с внутренней поддёвочкой и прочей одеждой, сбоку, лишь оцарапав кожу, но погасив скорость падения с такой высоты. Больше ничего. Лом выдернули, Камиль взял его в руки, вздохнул, сказал:
– Опять на пятый тащиться. Всю робу разорвал!
И пошёл работать дальше.
Воткнулся этот лом ровно перед начальником строительства Тимофеем Сергеевичем Прониным, страдающим сердечной недостаточностью. Прилетел за ним Камиль так быстро, что начальник и моргнуть не успел. Снимали Мухамедшина с лома тоже в присутствии остекленевшего начальника строительства. Через минут пять, когда он пришёл в себя и понял, что произошло у него на строительной площадке, сразу отправил Камиля в медпункт, сам ушёл домой, напился и ночью умер.
У Тимофея Сергеевича Пронина остались: взрослый сын, супруга и красивая, хорошо обставленная трёхкомнатная квартира в Воркуте, в центре города. Супруга уже пару лет как жила в кооперативе под Вологдой, на похороны, конечно, приехала, поревела-поревела, да и уехала обратно на юг – хозяйство. Звала с собой сына да не дозвалась. Остался в городе сын Пронина, Никита, один. Парню было двадцать шесть, человек взрослый, правда, холостой. Работал Никита обычным журналистом обычной городской газеты, не имея образования… то есть вообще без какого-либо высшего образования, тем самым опровергая ту самую установку, что для такой профессии необходимо хоть какое «высшее». И в самом деле, к примеру, если у Вас высшее сантехническое, или высшее геологическое, вы и в самом деле будете лучше репортажи писать? Смешно. Дело журналистское всегда хлопотное, но славное: знакомство со всякими представителями власти, органов правопорядка.
