– Братишка собирает.
– Тогда бери. Мне этот мусор ни к чему…
* * *
– Здравствуй, Алексей.
– Здравствуй, женушка.
– Бывшая женушка.
– Запамятовал.
– Тебе Котенок через наших знакомых письмо передала.
– На английском языке?
– На русском. Написано: «Дорогому папочке». Я ее восторгов по отношению к тебе не разделяю.
– Убит горем после таких твоих слов… Как письмо взять?
– Подъезжай часов в восемь. Володька задержится сегодня. Тебе ему лучше на глаза не попадаться. Он на тебя зол как черт.
– Почему?
– Ты ему какую-то подлость сделал. Он злится на тебя, а виноватая получаюсь я – всегда под рукой. Господи, мне от тебя покоя и в могиле не будет.
– Будет. Нас похоронят на разных кладбищах.
– А ты, никак, на Новодевичье рассчитываешь?.. Ну хватит. Придешь?
– Приду.
Я повесил телефонную трубку. Володька на меня зол как черт. Интересно, с какого такого лешего он на меня зол? Я с ним живу в разных измерениях. Наши интересы никак не пересекаются…
Ровно в двадцать часов я был в подъезде нового дома около метро «Юго-Западная». Володька недавно купил здесь квартиру. Дом был что надо, для новых русских, с подземными гаражами, просторными холлами и отъевшимся амбалом в качестве привратника у входа.
– Вы к кому? – снисходительно и подозрительно осведомился он, заслоняя проход и играя резиновой дубинкой. Костюмчик у меня явно не соответствовал местным стандартам.
– Милиция, – продемонстрировал я удостоверение. Он лишь скользнул глазом по нему и набычился.
– Ну и что? К кому?
Во мне взыграла справедливая обида за нашу контору, которую тут в грош не ставят.
– Всем сопливым объяснять? Не мельтеши, сынок, – я отодвинул слегка оторопевшего охранника и пошел к лифтам. – Отдыхай…
Надя только что пришла с работы и еще не сняла свой строгий, элегантно сидящий на ней костюм. Деловая женщина. Рекламная львица. Такие цыпочки лезут во все шоу на телевидение и, улыбаясь, одаривая гостей передачи талонами, путевками и электромиксерами, несут какую-нибудь чушь типа «только у нас вы можете»…
– Заходи, – кивнула она. – Кофе будешь?
– Буду. Ты какая-то задерганная, – сделал я ей комплимент. – Мешки под глазами.
Она недовольно взглянула на себя в зеркало, потрогала кожу на лице.
– Где ты видишь мешки?
– А что, нету? Тогда извини.
– Галантен, как всегда… Деньги делаю. Забегалась.
– Правильно. Хочешь иметь мешки денег, поимей сперва мешки под глазами. Где твой кофе?
Мы прошли на кухню. Она начала нажимать какие-то клавиши, заработала, загудела скрытая механика. Кухня была как на космическом корабле – последнее слово техники. Через пару минут кофе был готов. На столе появились пирожные.
– Видел твою рекламу щетки для туалетов, – сказал я, прихлебывая кофе. – Драматично. Посильнее, чем «Фауст» Гете.
– Смешно-то как, – всплеснула руками Надя. – Все такой же злой. И циник.
Старая песня.
Звякнул замок. Точнее, куча замков. Хозяева квартиры, похоже, не слишком надеялись на привратника и дверь сделали в расчете на удар гранатомета. На пороге кухни возник Володька. На меня он смотрел хмуро, как большевик на колчаковского офицера.
– Привет, дружище, – вполне миролюбиво произнес я.
– Здорово. Охранник в подъезде сказал, что какой-то бешеный мент проскочил метеором и еще обхамил его. Я сразу понял – без тебя тут не обошлось.
– Эх, буржуи, поставили холуя нахального в подъезде, который власть не уважает. – Я потянулся за эклером. – Ты садись, Вова. Чувствуй себя как дома. Надя тебе кофе сварит.
– Спасибо тебе, дяденька, – кивнул он и уселся рядом со мной. Надя поставила перед ним кофе.
– Чего ты на меня вызверился? – полюбопытствовал я скучающе.
– Еще спрашивает! Знаешь, на какие деньги ты меня нагрел?!
– Я? Тебя? Ты икры на фуршетах переел. Ее излишек на мозги давит.
– У меня наклевывается фантастически выгодный контракт с фирмой «Запад-Континент». Ее босс приезжает в Москву. Мы его обхаживаем. Таскаем по ресторанам. Клиент почти дозревает. И тут появляется Московская краснознаменная милиция и задерживает его за какую-то безделицу.
– Постой-ка. Так ты за Педро Зарате меня просил, чтобы я его с Министерством культуры свел?
– Да. После того как он побывал в МУРе, заявил, что больше дел с нами не имеет. Он считает, что это я его подставил. Рамон, третий секретарь посольства, рассказал, что бугай опер с короткой черной с проседью стрижкой обещал ему, неприкосновенному дипломату, набить морду, и я понял – твоих рук дело. Где еще такого мента очумелого найдешь?
– Можно найти.
– Ух, – прошипел Володька. – Ладно, давай выпьем, – он потянулся и вытянул из холодильника высокую, замысловатой формы бутылку вина.
– Я за рулем.
– Ничего. Я машину из фирмы вызову – отвезут.
– Давай.
Мы выпили по бокалу. К пирожному прибавились креветочный салат, холодные телячьи котлеты, вазочка с черной икрой и еще несколько деликатесов. Володька всегда был горазд пожрать.
– Свинью ты мне, Леха, элитную подложил.
– На твоем несостоявшемся партнере клейма негде ставить. От его денег за милю наркотой тянет.
– Да ну тебя.
– Деньги не пахнут, да? Я этого чурбана повязал, когда он краденые вещи скупал. На них кровь. Он наше национальное достояние чемоданами к себе в сельву тащит. Мне что, смотреть, как последнее из России везут?
– Меня не интересует, сколько он деревяшек вывез. Это не мое дело. У нас бизнес, – вино начало гулять в Володькиной голове.
– Вот-вот. Достойная позиция упыря-капиталиста.
– Отстань. Культурное достояние у него разграбили. Икону у старушенции купили. Да кто его, твое национальное достояние, только не разграблял? Большевики из икон четырнадцатого века костры жгли. Эрмитаж распродавали. Сто лет никому здесь ничего не нужно было, и вдруг спохватились – ах, национальные ценности. Понадобились.
– Именно. Понадобились.
– Купля-продажа. Кто-то продает иконы, кто-то покупает. При чем тут госграницы? Да и на Западе эти вещи целее будут.
– Да, будут. На Западе в припортовых барах целые иконостасы, похлеще, чем в наших церквях. Висят лики рядом с африканскими масками. Дикарское искусство.
– Может, и так.
– Эти «деревяшки» – наша история, наша кровь. Да, жгли, плохо относились когда-то. Но это наши ошибки. Наша вина. Наше прошлое. И будущее. А эти доны Педро, Майки и Джоны с вами, упырями новорусскими, все норовят вывезти, каждый цент из нас выдавить. Буду этих тлей давить.
