– И сколько?
– Семь!.. Кроме того, дело дипломатическое. Пока высокие особы договорятся, мы тут в землю врастем.
– Семь трупов, – покачал головой Рихард. – Ох уж эти славяне. Хуже негров и арабов. Грабят и убивают у нас, как у себя дома.
– Э, ты просто не знаешь, что они творят у себя дома.
– Спокойнее было при Берлинской стене. Все знали, где они, где мы. Не пересекались.
– Рихард, ты легкомыслен. Пусть лучше они у нас грабят и убивают друг друга – переживем. Хуже, если бы они продолжали нам грозить ядерной дубинкой или томами Маркса.
– Не скажи. Они у нас убивают не только друг друга, но и немцев. Кто считал, сколько они крадут у нас машин? У нас когда-нибудь крали столько машин? А кто грабит по пять автозаправок за ночь? Русские. У нас когда-нибудь грабили автозаправки?
– Редко.
– И это сегодня. Что будет завтра, когда у них кончатся продукты, которые мы им дарили, и орды голодных варваров ринутся сюда с автоматами Калашникова и каменными топорами?
– Ох, философ…
Пальцы Клауса смяли банку пива, изломанный металл впился в кожу, но боли не ощущалось. На его глазах одноэтажный немецкий игрушечный домик корежился, из него с оглушительным грохотом выплеснулось рыжее пламя…
Одну стену дома снесло. Вылетели ворота гаража. Киллер, похоже, не знал, что такое дефицит взрывчатых веществ, и начинил ими «Рено» выпуска девяносто шестого года щедро, от всей души. От человека в салоне не осталось почти ничего, если не принимать во внимание обугленные, обгорелые лоскуты. Правда, при тщательном осмотре специалисты полицейской бригады нашли то, что им было нужно, – оплавленное деформированное золотое кольцо с крупным бриллиантом и тремя изумрудиками и раздробленную челюсть. При изучении материалов и медицинской карты было точно установлено, что останки трупа перед взрывом были не кем иным, как разыскиваемым за семь убийств русскими и немецкими правоохранительными органами гражданином России Сергеем Кельмом.
* * *
Стрелки отмеряют круг за кругом, минуты складываются в часы, часы в дни, месяцы. И, кажется, не будет ожиданию ни конца ни края. Сперва ты торопишь время, грешишь, призывая его течь быстрее, готов заключить договор с чертом и подарить ему эти, как кажется, никчемные, ненужные месяцы и годы. Потом становится все равно. Осознаешь, что путь по пустыне длинен, и, если хочешь выжить, нужно пройти его до конца, как бы тяжело и тоскливо ни было. Привыкаешь. Время проходит мимо тебя, равнодушного, растворившегося в повседневных мелочах и заботах, в стремлении устроиться хоть немного лучше даже в Чистилище. Но близится час. И снова пробуждаются былые чувства и устремления. Снова считаешь проходящие дни. Опять торопишь резиновые, тянущиеся минуты… Кажется, что в долгожданный миг серый мир незамедлительно изменится, заискрится всеми цветами радуги. Но все происходит вовсе не торжественно, а скучно, по-канцелярски обыденно. Иначе просто не может быть. Оформление бумаг, вручение справки. Пакетик с деньгами – впритык на проезд до места жительства. Официальные, сухие слова-напутствия. Лязг автоматических засовов. Сзади захлопывается массивная металлическая дверь. Она не простая, а заколдованная, полная темной мистической силы, непреодолимая. Она разделяет два мира. Но вот граница пересечена. За оградой с колючкой оставлен кусок жизни. Позади осталась тюрьма…
Голова у Лизы закружилась. Раньше она считала, что слова «пьянящий воздух свободы» – это просто красивое поэтическое сравнение. Но голова действительно шла кругом, как после доброго бокала шампанского. Лиза прислонилась к металлической двери. Потом встряхнула головой, расправила плечи. Теперь ей самой решать – что делать, как жить дальше. Осознание этого факта навалилось мгновенной тяжестью. Стало как-то зябко. Она привыкла в последнее время, что решают всё за нее.
Полтора года она провела в знаменитых санкт-петербургских Крестах, при этом почти год числилась за судом, который то срывался, то откладывался. Потом приговор – с учетом молодости, былой непорочности и наивности, а также женской красоты и обаяния дали ей два года – гораздо меньше, чем подельникам. Оставили в отряде обслуживания следственного изолятора. Повезло. Такой расклад очень блатной, без хорошей подмазки почти невозможный. Но ей все досталось бесплатно – наверное, опять-таки за наивные красивые глаза. Потом подоспело условно-досрочное освобождение. Вела Лиза себя спокойно, да и администрации выгодное место незнамо кем занимать не хотелось – скостили девочке полгода и выпустили на волю вольную. Могло бы быть все гораздо хуже. Пусть полтора года слизнула языком нарсудовская корова, но главное, Лиза на свободе. Красива. Полна сил. Жива…
Лиза улыбнулась солнцу и неторопливо пошла к автобусной остановке. Она обдумывала, куда ей теперь податься. Было несколько возможностей. Монетку, что ли, кинуть? Решка – отправиться к Нине Георгиевне. Орел – к Лелику. На ребро встанет – в Иваново к мальчику Диме. В воздухе зависнет – к маме домой…
Подбрасывать монету не пришлось. Сзади послышался приглушенный шум двигателя, на слух было понятно, что по дороге движется нечто дорогое, престижное, импортное. Краем глаза Лиза заметила, что рядом с ней тормозит длинная черная машина.
– Принцесса, не подвезти? – послышался бархатный, хорошо поставленный голос – такой бывает у ксендзов и чтецов Тютчева по радио.
– Не подвезти, – не глядя, бросила Лиза. Ее еще в далеком детстве приучили не садиться в машины к незнакомым людям.
– Лизочка, привет от Седого.
Она будто на стену наткнулась. Хлопнула дверца. Из черной машины, блестящей, степенно-роскошной, как рояль в консерватории или дорогой, с кондиционером, гроб, вышел одетый в строгий, под стать своему транспортному средству, костюм мужчина. Он являлся обладателем выразительного, некрасивого, но запоминающегося лица. Чем-то похож на Николсона в «Ведьмах из Иствика». Лиза нахмурила лоб. Кто это? Знакомое лицо… Вспомнила! Видела его у Седого. Кажется, зовут Константин Васильевич. Седой назвал его еще как-то странно – Яго.
– Здравствуйте, – без всякой радости произнесла она.
– Заждались тебя. Кабриолет подан, мадам, – он артистично распахнул дверцу лимузина.
Заждались? Лиза не понимала, зачем она понадобилась этому лощеному типу. Ей стало тревожно.
– Спасибо, я сама доберусь.
– Седой завещал о тебе позаботиться.
– Не надо, – твердо произнесла Лиза.
– Свобода дурно действует? – Он шагнул к ней и мягко взял за локоть. – Не обостряй, Лиза, если не хочешь сегодня вечерком познакомиться с Центнером – моим плейбоем, – он кивнул на своего шофера. – Девочки им недовольны. Садист.
Лиза кинула взгляд на водителя – похоже, это и был обещанный Центнер. По весу он тянул никак не меньше. Тупая боксерская физиономия, сломанный нос, прижатые, расплющенные уши, низкий лоб – вряд ли в его черепе водилось много мыслей. Судя по выражению лица, эти коротенькие мысли были далеко не доброжелательными. Он взглянул на Лизу и осклабился.
