– Сочинил знаток своего дела, – с уважением произнес он, отдавая расшифровку Яго. – Кто, не скажете?
– Вряд ли, – ответил Яго.
– В Петербурге у одного старичка был такой почерк.
– Забудь, Ломоносов. Деньги получил – наслаждайся жизнью, – прожег его глазами Яго. – Новую жизнь не купишь.
– Понял, – в горле математика в момент пересохло. За азартом работы он забыл, для кого старается, но его двумя словами опустили с неба на землю…
В расшифрованном тексте указывался адрес отца Никодима, а в конце:
Найдешь его и новый ключ получишь ты,
И сбудутся тогда твои мечты.
Найдя священника, Яго получил у него очередную посылку с того света. Держа в руке толстый плотный пакет, он надеялся на лучшее – например, на номера счетов в иностранных банках. Но знал, что можно напроситься и на худшее – например, на порцию взрывчатки. Есть умельцы, которые умудряются засунуть ее в такой пакет. Правда, Седой никого не убивал, но мало ли как меняются люди, когда онкологи подпишут им смертный приговор. Поэтому Яго выгнал из машины Центнера распечатывать пакет.
– Вот, – Центнер протянул вскрытый пакет.
– Это еще что? – вскинул брови Яго, разворачивая карту Ленинградской области. Она была испещрена значками.
– Здесь еще есть, – Лиза вытряхнула из конверта сложенную вчетверо бумажку.
– Дай сюда! – Яго вырвал листок из ее рук.
Лист был заполнен колонками цифр и астрологических значков. Наверху шло неизменное: «Открой меня – получишь приз».
Больше всего Яго сейчас хотелось, чтобы Седой встал из гроба и предстал перед ним. Ох, поговорили бы по душам!
– Принцесса, а может, этот мешок с костями просто пошутил?
– Пошутил? – пожала плечами Лиза. – Не знаю. С чего ты вообще взялся за поиски?
– С чего? Седой умер. Воздух чище стал. О нем начали уже забывать. И тут я получаю письмо. Будто прямо из ада. Его почерк – я консультировался. Писал, что, если я хочу разбогатеть на несколько миллионов долларов, должен обратиться к тебе. Ты знаешь, где искать наследство.
– Вот трухлявец! – воскликнула Лиза. – А я думала, он меня любил.
– Как внучку… Кстати, чем тебе плохо со мной, принцесса?
– Мне хорошо, – она погладила Яго по плечу. – Но обидно, когда тобой играют как куклой.
– Это твоя судьба, принцесса, – жестко произнес Яго, расставляя все точки над «i». – Может, Седой просто хотел, чтобы я побегал за несуществующими богатствами. Чтобы выставить меня полным болваном.
– По-моему, нет.
– Почему? Он всю жизнь развлекался, заставляя метаться людей, дергая за ниточки. Такого массовика-затейника среди воров больше не знаю.
– Я его не так долго знала. Но мне кажется, он не стал бы гонять людей впустую. У него был бзик – выигрыш в любой игре должен быть уплачен. Если он пишет на конвертах: «Получишь приз» – значит, приз есть.
– Надеюсь, – кивнул Яго и искоса посмотрел на Лизу. Он еще раз убедился, что она совсем не простушка, а девочка с понятиями. И с ней надо держать ухо востро. – Значит, Седой хочет посмотреть, хватит ли у меня терпения тянуть сеть до упора? Хватит!..
Вечером к математику, придумывающему очередную головоломку, вновь заявились бандиты.
– Новая работа, Ломоносов, – Яго протянул цветную ксерокопию карты Ленинградской области и листок, заполненный цифрами.
– Что это? Шифр?
– Наверное. Сломай его. Гонорар увеличиваю в три раза.
Деньги были более чем приличные. Но вид бумаги с шифром оглоушил математика. Желудок подвело куда-то к горлу. В ребусе есть что-то шутейно-веселое. Он не воспринимается как вещь серьезная, даже если его притаскивают такие громилы. Но шифр… Тут невольно выстраивается длинная очередь воспоминаний о прочитанных шпионских и мафиозных романах, бьются в уме обрывки фраз: «Он слишком много знал», «Закон молчания», «Он умер, чтобы больше никому ничего не сказать». Как назывался этот способ, когда во времена сухого закона в Чикаго жертвам заливали бетоном ноги, прежде чем утопить в море – чтоб не всплыли?
– Я не могу, – собирая жалкие остатки решительности, произнес математик – как в зимнюю прорубь с вышки прыгнул. – Я отказываюсь.
– А от жизни ты тоже отказываешься, Ломоносов? – хмыкнул Яго. – Не дури. Работай и не волнуйся. Решишь задачку – и нас больше не увидишь. А чтобы ты уютнее работал, я тебе мальчика оставлю, – показал он на мордоворота с физиономией размером с большую сковороду и такой же по форме.
– Зачем? – сдавленно произнес математик.
– Не хотелось бы, чтобы хоть слово вылетело за пределы квартиры. Еда или что еще – мальчонка звякнет, привезут мигом. И не ленись, Ломоносов.
Яго хлопнул математика ладонью по плечу и удалился. Мордоворот устроился в кресле и погрузился в изучение книги Ильи Деревянко «Беспредельщики».
Яго позвонил на следующее утро:
– Ну как?
– Штучка замысловатая, – сказал математик. – Не очень сложная, но надо поработать.
– Когда сделаешь?
– Два-три дня.
– Давай, Ломоносов…
* * *
Мы с Железняковым и Симоновым вернулись из клуба с вечера, посвященного памяти погибших сотрудников милиции. Настроение было обычное после подобных мероприятий – тянуло крепко надраться. Вдовы со слезами и упреком в глазах, дети с умным и грустным взором. Речи, что память о погибших товарищах жива в наших сердцах. Фраза затасканная, но ведь действительно жива эта память. Многих из этих ребят я знал. Со многими работал плечом к плечу. Воспоминания о них – моя боль. Боль личная, непроходящая. И малоподходящая для массовых мероприятий.
Последовавший благотворительный концерт испортил настроение вконец. Модная певичка делала скорбное лицо и сама готова была поверить в свою скорбь. Но мы-то, сидящие в зале опера, знали, что ее любовник и покровитель – один из известных московских преступных авторитетов. Народный артист прекрасным голосом пел патриотические песни и тоже скорбел о сотрудниках, павших на боевом посту, как он там пел: «За каждого из нас, простых людей». Но мы, опера, знали, кто он такой, этот увенчанный титулами и званиями член общественных советов МВД и ГУВД, видный деятель культуры и российского бизнеса. Нам-то известно, что долгие годы он практически являлся официальным ходатаем перед властями от имени воротил преступного мира. И хотя в пространных интервью по телевизору он рассуждал о кознях и поклепах врагов, кому, как не нам, знать, что это именно его кореша и социально им близкие режут финками, стреляют наших боевых товарищей, о которых артист льет крокодильи слезы. Помню, как красиво и проникновенно он пел на концерте, посвященном юбилею МУРа. А когда спросил, какую еще песню исполнить, наши ребята из зала дружно закричали:
