– Так за чем же дело стало? – улыбнулась Марья Петровна. – Езжайте с вашим женихом в Петербург да купите там все, что ваша душа пожелает.
– Мы едем в Петербург? – оживилась мадемуазель Плесси, подсаживаясь ко мне. – А в столице много модных лавок? Должна вас предупредить, я очень, очень щепетильна в вопросах моды!
Я поглядел ей в лицо, вспомнил вчерашние намеки Былинкина и Григория Никаноровича... Да нет, вздор, вздор, вздор!
– И вот еще что, мадемуазель... – услышали мы густой, неторопливый голос хозяйки. – Скажите своему человеку, чтобы не бузил, а то он вчера играл в карты с моими лакеями, да ни с того ни с сего и принялся их лупить.
Изабель вытаращила глаза.
– В карты? Он играл? Боже мой! Какой кошмар! Вызовите его сюда немедленно! Я ему задам... этот, как его... головомойка!
Следующие четверть часа я имел удовольствие наблюдать истинную комедию. Вызванный хозяйкой Аркадий, на чьем лице красовался внушительных размеров синяк, бурчал, отрицал, возмущался, что здешние лакеи играют нечестно, божился, что больше не будет драться, и тут же, не сходя с места, пообещал свернуть шею половому Мишке, если тот попробует еще раз его надуть. Изабель звенящим от негодования голосом отчитывала его по-французски, прислуга ухмылялась, Марья Петровна твердила, что у нее честное заведение и все без обмана... Наконец мне их перебранка надоела, и я поднялся из-за стола.
– Аркадий! Запрягай лошадей.
– Ишь, раскомандовался... – пробурчал кучер, однако же отправился выполнять мой приказ.
Изабель чихнула и поправила очки.
– Знаете, – внезапно сказал я ей, – вы можете не ехать со мной, если вам не хочется.
– А если мне хочется? – обиженно возразила Изабель. – И потом, вы знаете, все эти убийства... В книгах они, может быть, и уместны, но как только я вспомню ту бедняжку в озере... – Она не удержалась, всхлипнула и вытащила платок. – Мне просто необходимо немного развеяться, – пояснила мадемуазель Плесси, немного успокоившись.
Я задумался. Собственно говоря, нехорошо обижать Изабель из-за глупостей, которые мне наговорили вчера исправник и секретарь. И еще, помнится, я подумал, что если дела будут и впредь продолжаться таким образом, то, пожалуй, скоро я и впрямь окажусь женатым. А когда через несколько минут я случайно услышал, как Изабель на ломаном русском тайком выспрашивает у хозяйки, не знает ли она, есть ли у меня в Петербурге невеста, причем Марья Петровна по доброте душевной всячески стремится ее успокоить, я окончательно укрепился в мысли, что Изабель Плесси является именно той, за кого себя выдает.
Без особых приключений мы добрались до глуховского вокзала, где приобрели два билета в первый класс. Мадемуазель Плесси хотела заплатить за себя сама, но я и слушать ее не пожелал.
Поезд, свистя и одышливо пыхтя, подкатил к станции. Засуетились носильщики, перрон наполнился спешащими людьми. Мы с Изабель поднялись в вагон и заняли наши места.
– Путешествия – это хорошо! – объявила она, улыбаясь мне.
Как только поезд тронулся, я извинился перед Изабель и вышел в коридор, где сразу же наткнулся на кондуктора.
– Уголовная полиция, – представился я. – Мы ищем вот этого человека, который несколько дней назад ехал на поезде Москва—Петербург. – И я развернул перед ним рисунок, на котором с максимальной точностью постарался передать черты лже-Петровского. – Вы не помните, был ли у вас такой пассажир?
Кондуктор ответил, что в его вагоне такого человека точно не было, и я отправился дальше. Я обошел весь поезд, включая грязный и прокуренный третий класс, и везде натыкался на один и тот же ответ.
В сущности, я не был удивлен, ведь между Москвой и столицей ходило несколько поездов, и, чтобы с первого раза попасть на тот, который был мне нужен, требовалось недюжинное везение. По моей мысли, незнакомец не мог появиться в поезде из ниоткуда. Он сел на какой-то станции, и хоть один из кондукторов обязан был его приметить. А узнав, откуда тот человек ехал, я, быть может, получил бы в руки ту самую ниточку, потянув за которую сумел бы распутать весь клубок.
Вернувшись в купе, я не обнаружил там Изабель, на диване лежала только ее книжка, которую она взяла с собой в дорогу. Французское заглавие повествовало о чем-то кровавом и зловещем, и я невольно улыбнулся. Похоже, моя спутница никогда не изменяла себе.
Она вошла, прикрыла дверь и села на место.
– А я-то думал, куда вы делись? – шутливо заметил я.
– О! Мне просто понадобилось выйти. – Она мило покраснела. – И еще кондуктора... Представляете, они сбились в коридоре и шушукались о каком-то полицейском в поезде. Из-за них я и задержалась, все никак не могла их обойти.
– О чем же они говорили? – как можно небрежнее осведомился я. – Ну, полицейский, ну и что?
– Понятия не имею, – отозвалась мадемуазель Плесси, вновь взявшись за свою книгу. – Если я правильно поняла, они боялись, что у них могут быть неприятности из-за какого-то Николя.
– Николая?
– Да, что-то вроде того. – Она беззаботно пожала плечами и углубилась в чтение.
– А как они выглядели? – через минуту спросил я, не утерпев.
Мадемуазель Плесси опустила книгу и посмотрела на меня поверх очков, что придавало ей необычайно ученый вид.
– Ну, двое обыкновенных кондукторов... Один старый, седой, другой коротышка. А потом подошел третий, такой блондин с усами и бегающими глазками. И они опять стали шушукаться.
Дверь растворилась, и тот самый светловолосый усатый кондуктор, которому я первому задал свой вопрос, одарил нас солидной улыбкой.
– Не желаете ли чего-нибудь, сударь, и вы, сударыня? До Петербурга еще далеко, но на следующей станции будет буфет.
– Да, расскажите нам подробнее про буфет, – необычайно вежливо молвил я. – Сколько минут поезд будет стоять на станции?
Он вошел, и в то же мгновение я ногой захлопнул дверь и схватил его за горло. Кондуктор так поразился, что даже глазки его – бегающие, как верно подметила мадемуазель Плесси, – на мгновение прекратили свое движение.
– Что вы, господин... – захрипел он умоляюще.
Изабель, опустив книгу, в легком ошеломлении смотрела на нас обоих.
– Вас в детстве мама не учила, что лгать нехорошо? – спросил я. – Особенно полиции.
– Право же, не понимаю, о чем вы... – пробормотал он.
Ослабив хватку, я швырнул его на диван возле Изабель, достал из кармана рисунок и развернул его.
– Меня интересует вот этот человек. Кто он, как его зовут, где он живет и с кем ехал в поезде. Ну?
Кондуктор дернул шеей и поправил покосившийся воротничок. Губы его стянулись в узенькую, недобрую линию.
– Странные у вас методы, господин полицейский... Чуть что – и сразу же хвать за горло... Я же вам уже сказал – в жизни не встречал этого человека. Не был он у меня в вагоне, готов поручиться. Я девять лет на железных дорогах служу, у меня дядя на телеграфе работает... Вы не имеете права так себя вести, а за горло хватать – тем более. У меня есть репортер знакомый, так я ему могу про ваше самоуправство рассказать. – С каждым словом малоприметный человечек обретал уверенность, а я все более и более терял почву под ногами. – Он вас так пропишет, что вас со службы погонят... Без выходного пособия, – глумливо прибавил он. – Так что держите руки при себе! Нет такого закона, чтобы вашему брату руки распускать.
