– Тетя Дезире у себя? – спросил он.
Я ответил, что, наверное, да, и он быстро двинулся вверх по лестнице к ее покоям. Сам не знаю почему, но я последовал за ним.
Тетя сидела у камина и курила, зажав в зубах мундштук. Мне никогда не нравились женщины, которые курят или нюхают табак, но ради нее я пересмотрел свои взгляды. Ей было к лицу все, что она ни делала.
– Дезире, – воскликнул папа, врываясь в комнату, – слуги хотят уйти!
Тетя вынула изо рта мундштук и насмешливо поглядела на своего кузена.
– Ну и пусть уходят, – равнодушно отозвалась она.
– Но что же мы будем делать? – кричал папа, не слушая ее. – Ведь они все собираются оставить нас! Кто же будет нам готовить? А ухаживать за лошадьми, а запрягать карету, а прислуживать моей жене? Это черт знает что такое!
– Бьюсь об заклад, вы запретили им покидать замок, – сказала Дезире, и в ее глазах вновь появились те странные огонечки, от которых мне всегда делается и весело, и немножечко страшно.
– Конечно! – вскинулся папа. – Ну, посудите сами, кузина: как я могу их отпустить?
– Кузен, – ответила тетя, – вы осел! – Папа открыл рот и с озадаченным видом уставился на нее. – Где они? Я сама поговорю с ними.
– Но они никого не слушают! – воскликнул папа. – Ни меня, ни Анриетту, ни Констана!
– Не волнуйтесь, – отозвалась тетя, поднимаясь с кресла. – Меня они послушают.
Полная грации и небрежного достоинства, она величаво выплыла из комнаты и спустилась вниз по лестнице. Нам с папой не оставалось ничего другого, как просто следовать за ней.
Мама, Лабиш и Матильда все еще спорили со слугами, но, когда появилась Дезире, держа в руке свой мундштук, все сразу умолкли и озадаченно переглянулись.
– Кажется, вы хотите немедленно уехать? – высокомерно осведомилась тетя у Полины.
Та кивнула и объяснила, что в Иссервиле стало очень уж страшно, поэтому она и другие больше ни минуты не хотят в нем задерживаться.
Я ждал, что тетя начнет их уговаривать, но она поступила совершенно иначе.
– Ну что ж, – сказала Дезире, – вы свободные люди, и мы, конечно, не станем вас удерживать. Можете хоть сейчас покинуть замок, никто не будет вам мешать. Однако, так как вы уволились прежде конца месяца, жалованья вы не получите, и деньги, которые вам причитаются, будут разделены поровну между теми слугами, которые не ударились в панику и пожелают остаться в замке. Всего доброго, господа, и скатертью дорога.
Окончив эту маленькую речь, она совершенно спокойно повернулась и удалилась к себе, не дожидаясь реакции на свои слова.
– Вы слышали? – спросил воспрянувший духом дворецкий. – Можете идти на все четыре стороны, вы свободны!
Однако слуги, которые только что были такими смелыми и все как один стояли за то, чтобы убраться из Иссервиля, начали колебаться. Большинство, конечно, было не прочь уйти, но в то же время им явно не хотелось, чтобы их деньги достались другим. Тут же пошли ссоры, оскорбления и выяснения отношений, которые удалось пресечь не без труда. Пока слуги пререкались, снаружи вновь началась метель, и стало ясно, что сегодня по крайней мере никому покинуть замок не удастся. Волей-неволей слугам пришлось остаться, и хотя шесть человек твердо заявили, что, несмотря ни на что, попытаются уехать при первой же возможности, это все равно была победа, потому что незадолго до того они все собирались бежать и покинуть нас на произвол судьбы. (Я не очень понимаю, что означает последнее выражение, но оно мне нравится. И потом, какой толк в том, чтобы быть писателем, если ты не можешь употреблять слова, которые тебе нравятся?)
Словом, поворчав, слуги вернулись к своим обязанностям, а в замке продолжилась обычная жизнь. Были обед и обсуждение того, куда покамест поместить тела умерших, и Констан со своими помощниками искал Кэмпбелла, но ничего не нашел. А я отправился к тете, и она читала мне вслух «Пиквикский клуб», и в ее глазах горели золотые звезды, и я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Глава 7
27 декабря
1. Из дневника Армана Лефера
Тусклое, серое, безжизненное утро. Чахлое поле, поросшее редкой травой, между стеблями которой проглядывает желтая глинистая земля. Ступать по ней тяжело – она чавкает, булькает и вздыхает, как живое существо. Существо, которое не любит меня и которое поглотило бы меня, если бы могло.
Я – рыцарь, закованный в доспехи. На моей голове шлем, в моей руке – обоюдоострый меч. Не уверен, но, кажется, доспехи на мне черные… Да, так оно и есть.
Сейчас должен начаться очередной поединок рыцарского турнира. Стоя на поле, я жду своего противника. Никто не решается выступить против меня – я понимаю это по гудению толпы, хотя саму толпу не вижу. Неожиданно кто-то ахает, и, обернувшись, я вижу в нескольких шагах от себя того, другого. На нем мантия тамплиера, а лицо скрыто почти сплошным забралом. Какую-то долю мгновения я готов поверить, что передо мной призрак, но незнакомец салютует мне мечом, и я вижу, как в прорезях шлема блестят его глаза. Значит, передо мной живой человек, и, отбросив последние сомнения, я первым бросаюсь вперед.
Он не так-то прост, мой неизвестный соперник. Каждый мой удар он хладнокровно парирует, и вскоре я от нападения вынужден перейти к обороне. Рыцарь в мантии давно исчезнувшего ордена уверенно теснит меня. Все мои попытки пробить его защиту оканчиваются ничем. Ему словно заранее известны все мои уловки, все приемы, как разрешенные, так и запрещенные кодексом сражений. Я понимаю, что еще немного, и этот человек победит меня. Наверное, мне не стоило говорить так себе, потому что поражение настигает тебя тогда, когда ты начинаешь верить в него. Изумительным обманным ударом противник выбивает у меня из руки меч. Из земли, шипя, как змеи, выползают корни растений и обвиваются вокруг моих ног. Не удержавшись, я падаю навзничь. Это конец… Рыцарь подходит ближе и заносит надо мной меч. Собрав все силы, я шепчу:
– Лицо! Покажи мне свое лицо!
Поколебавшись, он сдергивает с головы шлем и…
– Месье Лефер! Месье Лефер, проснитесь!
Надо мной склонилось встревоженное лицо Франсуазы. Нет больше турнира, нет рыцаря, нет меча, восхитительно тяжелившего руку. Это может показаться странным, но я словно до сих пор чувствую в руке его прикосновение.
– Что тебе? – хрипло спрашиваю я у Франсуазы.
– Ну как же, месье! – обиженно отвечает она. – Вы не откликались, и я подумала…
Ясно как день, что именно она подумала. Разумеется, я должен быть благодарен девушке за ее заботу, но я чувствую лишь глухое раздражение оттого, что мой сон прервали на самом интересном месте. Ведь я так и не успел узнать, кем же был мой противник.
– Спасибо, Франсуаза, – довольно кисло говорю я. Служанка робко улыбается. – Что слышно в замке? Привидения больше не объявлялись?
