— Это точно.
* * *
Монзырев еле дождался утра. Проворочавшись всю ночь, не заметил, как провалился в короткий сон. С первыми лучами солнца подскочил, быстро одевшись, присел на край кровати, смотрел, как беспокойно дышит во сне Галка. На матерчатой повязке проступало красное пятнышко крови.
— Ничего, милая, если все удастся, как я задумал, я, вас всех вытащу отсюда, а пока отдыхай, набирайся сил.
Подошел к спящей дочери, наклонился над ней, слегка коснулся губами лба девочки, боясь потревожить сон малышки.
— Может быть скоро, ты увидишь другой мир. Не скажу, что он лучше этого, но все же, он как-то более привычен для нас, и тебе лучше всего оказаться там пораньше.
На носках, стараясь не шуметь, вышел из комнаты, спустился на первый этаж. Взяв в «оружейке» пояс с мечом и боевым ножом, опоясался, вышел из терема. Направился к конюшне, сам заседлал лошадь и вывел ее на улицу. Еще раз окинув взглядом свой терем, ставший родным домом, вскочил в седло. Ласково похлопал животное по шее, ощутив тепло гладкой шерсти под ладонью.
— Но-о! Пошла, родная, — чуть тронул поводья и приложился каблуками к лошадиным бокам.
Уже проезжая через открытые перед ним створы южных ворот, услышал приветствие из окна башни.
— Здрав будь, боярин!
Подняв голову, увидал улыбку на лице дежурившего воина.
— И тебе здравствовать, Завид. Как служба?
— Солдат спит, служба идет. До дембеля еще далёко, — скаля зубы, ответил тот.
— Нет, ну, я точно когда-нибудь пришибу Горбыля. Вот же урод комнатный, и здесь в детских умах наследить успел.
Выехав через ворота, у реки повернул на восток, порысил по дороге против течения реки, разглядывая пейзажи, ставшей такой знакомой местности. Через пару верст соскочил с лошади, преодолевая еще не до конца убранные места завалов. Смерды ближайших деревень, да и жители городища хорошо потрудились, очищая дорогу от скопления бревен. На обочинах дороги возвышались кучи попиленных чурбаков, уложенная штабелями деловая древесина. Между нагромождениями всего этого, из травяного ковра торчали пни, отсвечивая свежими спилами пятаков. Вскоре, уже опять сидел в седле, пустил лошадь рысью, получая удовольствие от быстрой скачки.
Вот и знакомое дерево, чуть левее него, больше года назад, они все вместе вышли из леса на дорогу. Вздохнул. Тогда они еще были все живы, никто не погиб и не было боев с печенегами. Повернув лошадь, направил ее по еле различимой тропе. Вот и узнаваемая поляна, на противоположной ее стороне даже отсюда видны уродливо вывернутые, иногда скрученные почти в узел, стволы деревьев.
Место силы.
Соскочив на землю, привязал узду к кусту орешника. Остановился у того места, где в прошлый раз наблюдался проход.
— Ну, что-ж, попытаем счастья. А, вдруг получится!?
Монзырев сосредоточился, закрыл глаза, направил мысли в проход между раскоряченными деревьями, отчетливо представил ворота бывшего пионерского лагеря, лагеря, от ворот которого началась для него вся эта невероятная история.
Вокруг что-то неуловимо изменилось, он почувствовал эти изменения. Несмело приоткрыл один глаз и тут же увидел мглистую, прозрачную пленку перед собой.
— Проход открыт! — вырвалось у него.
Шагнул к пелене и встал, как вкопанный.
«А, вдруг не смогу вернуться за остальными? Сам пройду, а вернуться не получится?», — пронеслись мысли в голове.
Постояв, успокоился.
«Чепуха. Если пройду, смогу и вернуться».
Смело шагнул в проход, погрузившись в серую муть. Шаг, еще шаг. Тело будто налилось свинцом, его стало корежить, давить со всех сторон. Еще шаг, давшийся ему с таким трудом и боль, сильная давящая боль в груди, казалось, кто-то с размаху влепил в грудную клетку кувалдой. Всем телом ощутил сильный толчок, ноги оторвались от твердой поверхности земли и он, теряя сознание, полетел назад, назад, в ту сторону, откуда вошел в проход.
Сознание возвратилось не сразу. Сначала Монзырев услышал покашливание и тихое хихиканье неподалеку от себя. Открыл глаза, мотнул замутненной, с отсутствием всяких мыслей, головой. Приподнялся на руках, обозрев окрестности перед собой.
В десяти шагах, прямо возле выкрученных стволов деревьев, сидел потешный старик, одетый в холщевую рубаху и порты, в лаптях, на голове напялена соломенная шляпа-брыль с надорванным краем. На лице старика выделялись: нос картофелина и улыбка, заблудившаяся в седой растрепанной бороде.
— Эх, Анатолий Николаевич, и до чего же вы, любезный друг, нетерпеливы. Ведь сказано было, через девять лет. А вы полезли. Это, уважаемый, вам опять повезло, могли бы и головы лишиться. Любят вас видать, боги славянские, не дали погибнуть.
— Ты, как тут, дед, оказался? И вообще, ты кто такой?
— А, я, видишь ли, милок, как бы это попроще сказать, э-э-э, скажем так, продукт виртуальной реальности, — уже совсем с другой интонацией в голосе ответил дед.
— Что-о?
— Тупой что ли? Голограмма я! А вообще можешь считать меня посредником информационного поля земли.
— Я смотрю, ты вообще охренел, байки тут травишь.
— А, ты, попробуй, дотронься до меня.
Монзырев встал на ноги, все тело болело, будто по нему проехались асфальтовым катком, решительно подошел к старику, протянул руку. Рука насквозь прошла через все так-же сидящего, улыбающегося деда. Впереди Монзырева была обманчивая пустота.
— Ну, что, убедился? Какие еще вопросы будут?
— Ну, и зачем твое явление здесь?
— Да, вот еще раз объяснить тебе, слишком умному такому, что не надо совать пальцы в розетку, тряхнуть может так, что ни один доктор потом не откачает. Тебя выбрала дорога и привела сюда, будь любезен соответствовать. А уж в здешних реалиях выбирай дорогу сам. Времени у тебя еще много. Ну, вроде все, недосуг мне. Спешу откланяться, и так задержался.
Старичок поднялся с пенька, прощальным жестом прикоснулся пальцами руки к краю поля соломенного недоразумения и, отвернувшись, сделал шаг прочь от Монзырева. Вдруг остановился и, обернувшись, опять сменил тон и манеру общения на более официальные, произнес с сарказмом:
— Да-а! Анатолий Николаевич, прошу прощения, запамятовал. Хочу сообщить, за вашу выходку с попыткой перехода, вы лишены дара пространственного перемещения. Теперь будете, как все, измерять расстояния ножками. Ха-ха!
— А-а…, - Монзырев хотел задать вопрос, но тут, словно пучки электронов раздергали тело смешливого деда, и он в одночасье пропал.
Монзырев отступил от места беседы, подойдя к лошади, отвязал ее от кустарника, вскочил в седло.
Пора было возвращаться и выбирать себе дорогу, по которой придется идти в этом веке еще долгих восемь лет.
