— Чего желает добрый молодец? — Первой нарушила молчание старуха, изначально прокачав ситуацию и поняв, с кем имеет дело.
— В повозку глянь, карга старая. Атамана у нас подранили, вылечишь, благодарны будем, нет — пеняй на себя.
Пришлые пешцы, по-хозяйски располагались у избы. Заняли лавку, отдыхая от ходьбы. Двое, отодвинув в сторону опешившую Ленку, бесцеремонно прошли в избу. Бабка Павла, подойдя к повозке, заглянула в нее. Лежавший там, бледный, словно чистое полотно, еще не старый мужчина с аккуратно стриженой бородкой, обрамляющей лицо искаженное мукой, не подавал признаков жизни. Глаза болящего были закрыты, на груди с левой стороны, чуть пониже соска спелой вишней проступило пятно крови из разорванной дыры в рубахе. Из тела торчало обломанное древко стрелы.
— Где это его так?
— Еще чего спроси. Давай лечи скорее.
— Дак, чего лечить-то, поздно. Кончился. Его на буевище отвозить потребно. Не довезли.
— Да живой он!
— Ну да, был. А сейчас уж нет. Да и вам татям лесным уходить отсель надоть. Не ровен час, хозяин вернется, ой плохо вам придется.
— Уж очень ты разговорчивая стала, помнится раньше вела себя потише. А коли я сейчас избу твою прикажу спалить, как тогда заговоришь?
— А не боишься сам больше потерять, чем найти? Пора бы уж прекратить каликами перехожими быть, да татями по лесам скитаться. Вижу я в твоей Доле, что Лада при рождении наградила, встречу с боярином нашим и две дороги, либо служба у него, либо смерть тебе и ватаге твоей.
— Что за боярин такой? Раньше я помню, его у вас с лавки пинками не поднять было. Али за ум взялся?
— Все, кончилось в этих местах ваше время. Теперь на землю эту хозяин пришел. Хорошо попросишь, примет к себе. Он всем изгоям вроде вас неприкаянных возможность вольными людинами быть дает, но и службы требует.
— Не знаю такого. И как же зовут боярина?
— Гордеем.
С высоты прожитых лет, повидав в своей жизни немало, Осташ, пришлый в эти места с Ладоги, города стоявшего в низовьях реки Волхов, перестал верить в добро. Там он в одночасье потерял семью и сделался извергом для всех. Поблукав по Руси, прибился в конце пути к ватаге Булыги, тело которого сейчас лежало в повозке, ничего хорошего от сильных мира сего не ждал. Очень зол был на бояр северного края. Здесь на юге, шайка таких-же, как и он сам, промышляла дорожным грабежом, облюбовав дороги Курско-Черниговского направления. У хитрого Булыги, на постоялых дворах и в селищах примыкавших к трактам, имелись свои люди, не раз оповещавшие его о проезде купцов или отряде высланном посадником для поимки дорожных татей. Поэтому атаман и чувствовал себя хозяином на большаках, а не тупо нападал на первого встречного-поперечного. Помаленьку сбивал свой капитал. Привечая изгоев, сколотил ватажку из трех десятков татей. А вот смотри ж ты, отлаженный механизм дал сбой, нарвались-таки на жирную добычу, укусили, а загрызть не смогли. Купец-то видать подставным был. Теперь Булыга мертв, а все что осталось от шайки — восемь человек, да он, Осташ. Повезло, они-то как раз и не принимали участие в последнем грабеже, кроме Осташа да Измора. Вот и решил Осташ увести остатки ватажников к границе, зализать раны и пережить травлю, если таковая случится. Неподалеку от сего места, на старой заброшенной смолокурне, было у них тайное лежбище, как раз на такой случай.
Из избы вышли двое грабителей, несших мешки привезенные Монзыревым и Мишкой, и кое-какую домашнюю утварь, без зазрения совести взятую у бабки. Ленка озираясь на пришлых, жалась к старушке. Из-за избы, еще один появившийся бородач вынес на плече десятилитровый бочонок, поставил его рядом с лавочкой.
— Что в нем? — спросил Осташ.
— Вино ромейское, еще в прошлый раз боярином Гордеем пожалованное. Оно у меня для травяных настоев.
— А ну, Челкаш, открывай.
Верхнее кружало очень быстро поддалось ударам топорика. Духмяный запах напитка распространился вблизи бочки.
— Помянем атамана. Эй, девка, корец тащи. И одежку какую, свою возьми, с нами пойдешь.
— А ты у меня спросил, добрый молодец, согласная ли я внучку с тобой отпустить? Да и для какой она тебе надобности? Мала ведь еще совсем.
— Молчи, бабка. Я беру все, что могу взять. Пригодится девка, а тебе старая, она без надобности, и без нее проживешь.
— Да ты все одно, что печенег. Они приходят грабить, и ты с этим сюда явился. Как бы ни пришлось потом жалеть о содеянном.
— Пугаешь?
— А это, как сам понимаешь.
— Ну-ну! Где там малая, — глянув недобрым взглядом на бабку, произнес. — Пусть и не думает спрятаться. Я из тебя, карга старая, в таком случае ремней с живой нарежу.
— Да это ясно.
Вышедшая Ленка подала корец. Бабка Павла перехватила его на ходу.
— Сама уж угощать буду, — сказала.
Шагнув к бочонку, неуловимым движением руки сделала пасс и время для всех, кроме нее и Ленки будто остановилось. Разбойники застыли в тех позах, в которых находились до бабкиного жеста. Ленка во все глаза смотрела, как ведунья, наклонившись над душистой красной жидкостью, залепетала. Слова четко произносились и будто бы ложились на божественный напиток:
— Встану не помолясь, пойду на перекресток,
Поклонюсь Лешку да скажу свою просьбу:
Напади, Лешак, на людскую душу винную,
Чтоб его раздуло, как Дубуло,
Чтоб не было бы покоя от боли,
Чтоб с живота до заду не было бы сладу,
Кряхтеть, сопеть, срать, пердеть,
Кровавым поносом срать со сроком
Пока назад не вернется к избе моей!
Бабка плюнула в бочонок.
— Слюной запечатываю, словом закрываю.
Да будет так!
Бабка взмахнула рукой и все будто оттаяли. Зачерпнув корцом вино, протянула Осташу.
— Угощайся, новый атаман. Теперь ты хозяйствовать на дорогах будешь.
Взяв в руки корец, Осташ подозрительно глянул на бабку, но жажда власти и охота выпить поборола осмотрительность. Приложился. В пять больших, жадных глотков опорожнил немаленький корец. Вытерев рукавом капли на усах и бороде, передал корец другому подельнику.
— Ну, пожалуй, и мы за нового атамана выпьем, — поднял кверху наполненный корец Жирох. — За то, чтобы удача не покидала тебя, Осташ.
К бочонку приложились качественно, и в скором времени он опустел. От выпитого вина, настроение у всей ватаги, явно пошло на поправку. Потеря атамана и большей части банды, уже не казалось трагедией. А, люди, что ж, новых навебуют. На Руси много изгоев, лишенных всего.
— Стемнеет скоро. Ехать отсюда пора, до смолокурни к утру доберемся. Девку с собой! — Распорядился Осташ, уже полноправно командуя ватагой.
