— Ха-ха-ха! — разлетелся легким колокольчиком девичий смех над гладью воды. — А, ты смешной. Ну, все равно, не угадал. И, вовсе я не мавка, да и нет их, мавок то здесь поблизости, эти воды я охраняю. Берегиня я речная — русалка, по-вашему.
— Вот так, прям и русалка, ни больше, ни меньше?
— Да, витязь. А, ты никак забыл, какие дни сейчас наступили?
— Ну, летние, теплые.
— Ха-ха! Ну, точно забыл. Первый месяц лета, его третья седмица наступает, русальная неделя. А, сегодняшний день, так смертные и вовсе называют — русалкино заговенье.
— Во как, скажи, пожалуйста. Так, ты, чё, и правда русалка что ли?
— Хи-хи-хи! Ну да.
— Ну, и чего ты от меня хочешь, русалка?
— Странный вопрос задаешь, молодец. Али я тебе не по нраву?
— Ясно, значит, насиловать будешь, — обреченно выдал Сашка. Толи от холода, толи от напряжения и встречи с неведомым, его стало колбасить, зубы отстукивали бравурный марш. Если бы мелодию Сашкиного отстукивания зубами можно было переложить на ноты, вышло бы, что-то типа: «Мы, красные кавалеристы и трам-там…». Сравнение с маршем Первой конной даже подбодрило Горбыля.
Однако девица, одарила его улыбкой в пять сольдо:
— Ты, меня опять с мавкой спутал, а мы с ними как раз полные противоположности, я берегу, мавка — убивает. Разницу, ощущаешь?
— Ага, значит изнасилование, отменяется. Уже хорошо.
— А, по доброй воле?
— Значит, отменяется, но не совсем.
— Что, совсем меня не хочешь? Ты, только посмотри, как я хороша.
Над водой, по самые бедра, поднялась обалденно красивая молодая женщина, с полной, великолепно развитой грудью и умопомрачительной бархатистой кожей, серость, наступившего раннего утра, дала отчетливо увидеть все это.
— Ага! Значит, совсем не отменяется.
— Ха-ха-ха!
— Ты, с кем там говоришь, командир? — совсем рядом от берега, послышался вопрос Людогора.
— Все в порядке, Людогор, это я знакомую встретил.
— Ага, стало быть, я тебя здесь подожду. Выходи, небось замерз совсем?
— Сейчас выйду.
— Ха-ха-ха! — серебристый колокольчик девичьего смеха уперся в Сашкину грудь. — Что молодец, сбегаешь?
— Да, пора уж на берег, подзамерз я с тобой базарить. Да и зачем я тебе сдался? Красавца нашла, приглядись получше, глядишь сама сбежишь.
— Не сбегу, — обняла Сашку, прижалась к нему всем телом в воде. Сашка почувствовал как, несмотря на холод речной воды, предательски стала восставать плоть.
— Ну, чего ты там застрял, батька?
— Да, иду уже.
— Хи-хи-хи! — прошелестел смех в самое ухо. — Запомни, смертный, Милоокой меня величают. Я тебя сама найду и ребенка от тебя рожу. Я так решила.
Обалдевший Горбыль, ничего лучше не придумал ответить, как сам спросил враз изменившимся «дубовым» голосом:
— Слушай, а хвост-то твой где? Должен ведь быть.
— Ха-ха-ха, — уже не скрываясь, смеялась русалка. — Зовут-то тебя как, суженный мой?
— Сашкой.
— Ты совсем не знаешь, с кем тебя судьба свела. Мы, русалки, существа ясновидящие, Светлые Вещие Девы, несущие и берегущие жизнь. Я прошу тебя, любый мой, не ходи поутру на левый берег, добирайся домой по правому. На левом тебя вороги ожидают, пойдешь — пропадешь. Кто тогда отцом моего ребенка будет? И, еще, пойдешь по правому берегу, через два дня встретишь своего боярина с его дружиной. А, хвост рыбий, у меня появляется, когда он мне нужен бывает. Иди, не забывай, свою Милооку.
— До свидания, Милоока. Ты как найдешь-то меня?
— Ярило поможет, ему мы русалки подвластны, ему и отцу его Велесу.
Секунда и дева отстранилась от Сашки, страстно поцеловав на прощание в губы. Ушла под воду и, на мгновение ему показалось, что на поверхности промелькнул плавник хвоста огромной рыбины.
— Ни хрена себе, выкупался, называется. Одно радует, не изнасиловала, целкой остался. Ф-фух!
Побрел к берегу, к ожидавшему Людогору.
Глава 22
Всю ночь дружина Монзырева, состоявшая из своих и жителей северянских селищ посаженных на печенежских лошадок, провела в седлах. На рассвете отряд добрался в междуречье рек Псел, Северский Донец и Оскол. Через этот треугольник печенеги обычно и гнали свои обозы с награбленным рухлом и полоном. Здесь, в этих местах, можно было ставить камень, воспетый в былинах, слегка подправив текст: «На север пойдешь — на Русь — матушку придешь, на юг поскачешь — в землях Хазарского Каганата пропадешь».
— Боярин, за леском деревня северянская должна быть, — подъехал к Монзыреву Ставка, ему доверили быть старшим у северянских воев. — Рыбным прозывается. Коли поганые не сожгли, можем в ней и на постой стать?
— Рыбное. Значит, на реке стоит? Так ведь?
— Ну, да. Ваш Псел, где-то в этих местах свое начало и берет. А, мы сейчас в коридоре меж реками находимся, где печенежья тропа пролегает, и купцы свои корабли с товаром с реки на реку перетаскивают.
— Веди, Ставка, в Рыбное, глядишь, уцелело оно, тогда там и свою базу организуем.
Версты через четыре, обогнув опушку лиственного леса, издали приметили небольшое село десятка на три халуп. Андрея с его воропом и Ставку, Монзырев отправил в селище на разведку. Вернувшийся назад Ставка доложил:
— Печенеги в сторону Руси мимо деревни прошли, в нее даже не заходили. Старейшина говорит, людины бачили, в обратном направлении второго дня как, обоз прошел большой, поганые полон вели, спешили очень. А, еще кажет, по реке вроде как нурманы проплыли, на носу лодьи драконья голова в черный цвет выкрашена была. Так те, лодью то в камышах спрятали, ветвями обложили, сховали значится. А, сами неподалеку тут в речной заводи схоронились.
— Никак воевода добрался. Хорошая весть. Ну, что ж входим в Рыбное, будем располагаться, оттуда и набеги на караваны осуществлять.
Жители, все как один вышли встречать русскую дружину. Дружно скинули перед подъехавшим боярином шапки. Старейшина деревни, с хитрым прищуром глаз под седыми бровями, поклонился в пояс.
— Здорово, дед, — откликнулся на поклон Монзырев, угадав в нем деревенское начальство. — Чего в плавни не ушли, вдруг бы поганые наехали?
— А, у меня, боярин — батюшка, на всех направлениях, глаза выставлены, а рухлядь по сию пору, мы в плавни уже давно унесли. Вишь ли, река нас кормит, она нас и прячет, коли потребно. Да, и с водяником у нас вроде как перемирье. О прошлом лете, набег был, так печенеги по нашему следу два десятка воинов своих послали. Дак, ни один не воротился, дед Водяник всех к себе пристроил. Можа потому поганые и не суются до нас. А, вы к нам как, надолго?
