– Э-э…
– Мы зовём их тракторами, но они живые люди. Если тракторист на секунду забудет об этом, он уже никакой не тракторист, а очень посредственный менеджер, который быстро развалит бригаду. Поймал себя на том, что сотрудники не волнуют тебя как люди, а тебе важна только выработка, – сразу уходи с поля в офис. Потому что бригада почувствует это мгновенно и упадёт духом. Работа в поле – только для трактористов, друг мой.
Ваня кивает и уходит. Будем надеяться, что понял. Он быстро схватывает, просто ещё не привык к нашей специфике. Ну и как заходит разговор про Катю, Ване становится трудновато соображать.
Звонок в правом ухе – служебный.
– Владимир Сергеевич?
– Какие новости, Миша?
– По бригаде все в порядке. У нас в целом… Проблема.
Миша в штате бригады обозначен как «консультант по внешним связям», попросту говоря – отвечает за охрану. У него в «Мономахе» схвачено всё, он знает в лицо каждую неприметную бабульку, которая на самом деле соглядатай и «пасёт» воришек. Естественно, на короткой ноге с начальником службы безопасности. Со мной тот за руку здоровается, а с Мишей-то они говорят на одном языке. Миша в некотором смысле тоже тракторист, просто узконаправленный – влезет без мыла прямо в душу любой силовой структуре.
– Сливают нас, Владимир Сергеевич.
– Это начальник местной СБ сказал? – спрашиваю, а сам к ощущениям своим прислушиваюсь. Вроде бы не грустно мне и не больно. Ждал я чего-то подобного.
– Так точно. Контракт продлён не будет. И самое интересное – знаете, кто заступает вместо нас?
– Дай угадаю.
– Не угадаете.
– Они перекупили Яценко, – говорю я так спокойно, будто меня это совсем не волнует.
А действительно – волнует? Не особенно. Мне интересно, куда агентство поставит бригаду. Не возьмут же нас в «Золотой век». Там слишком хорошо запомнили, как мои сотрудники лупят охрану по головам дорогими бутылками.
– Угадали… Ну да, вы же тракторист, ещё бы не угадали. Яценко заступает прямо завтра. А в «Золотой век», по слухам, приходит какой-то одиночка из молодых.
– Спасибо, Миша. Кто предупреждён, тот вооружён.
– Есть идеи? – спрашивает Миша с надеждой в голосе.
Он давно со мной, он мне верит, он не трактор, но тоже постоянно в зоне моего внимания и чувствует эту тёплую добрую волну. А ещё он знает, как всё непросто на рынке активной рекламы, и очень надеется, что я бригаду не брошу, вытяну.
– На всякий случай готовься, что месячишко посидим без работы, – сообщаю я бодро.
Я всегда так говорю, и однажды мы действительно болтались между небом и землёй целых два месяца – после драки в «Золотом веке». Но то был единственный раз, и бригада сама так решила: что без любимого тракториста ей работать скучно. А обычно мы простаивали максимум неделю между контрактами. Это Миша тоже помнит.
– Ну хоть отдохнём, – говорит он. – Желаю успеха и разрешите завершить разговор.
– Продолжай нести службу.
Как всё паршиво-то. Сразу позвонить в агентство – или до вечера помучиться? К концу рабочего дня они обязаны сообщить мне плохие новости и объяснить, что будет дальше. Я ведь должен что-то людям сказать. Бедные мои люди…
Аттракторы обычно смолоду подозревают, что необычным образом привлекательны, но реагируют на это очень по-разному. В девяти случаях из десяти они не успевают нормально сжиться со своим даром – аттракторов сильно давят в семье, подрубают самооценку, вколачивают комплексы, иногда ломают психику необратимо.
Мне повезло в этом смысле: я не трактор, а тракторист. Меня тоже ломали, но я умею вполне осознанно влюблять в себя всё, что шевелится. Такого не доломаешь. А трактор просто несёт миру тепло и свет. Пока до трактора дойдёт, насколько он особенный, его уже мама с папой два раза убедили, что он лузер и его место в прихожей на коврике. И он вырастает либо очаровательным лузером, что случается, увы, редко, либо мрачным чудовищем, направляющим всю энергию на саморазрушение. Каждый второй трактор – суицидник.
И вот таких сложных людей мы, трактористы, буквально на себе вытягиваем, за счёт своих нервов и способности любить, просто любить. Ну и как я после этого оставлю бригаду на произвол судьбы? Никак.
Яценко, между прочим, в детстве на руках носили и облизывали. Я про него много знаю, едва ли не больше, чем он сам. Яценко был очень счастливым ребёнком. Может, в этом всё дело? Правда, он вырос не особенно счастливым мужчиной, но какой шикарный экземпляр!
Вот к нему я отношусь как к функции. Он для меня не трактор. Что-то другое. Я могу ему чисто по-человечески сочувствовать – примерно как Бобику… Но не смогу полюбить. Он для этого слишком любит себя. Не то, что мои бедолаги.
Кстати, Яценко презирает мою бригаду. Это он отдельно высказал в последнюю нашу встречу: «Владимир, неужели вы всерьёз думаете, я буду работать с вашими убогими?…» Я только усмехнулся – и пожалел несчастного. Всех-то мне жалко. Бобик за такие слова в морду сунул бы.
Бобик, снова Бобик. Какая тут связь?
Ну да, жалко Бобика. Тухло ему сейчас, и окружающим я не завидую…
Стоп!
Нет, ну так нельзя. Это будет, как говорится, неспортивное поведение…
Звонок в правом ухе.
– Володя, говорить можешь?
– С тобой, дорогой шеф, всегда.
– «Мономах» не продлил контракт.
– Знаю.
– Откуда?
– Ну так я в «Мономахе» который год. Скажи, пожалуйста, есть по моей бригаде какие-то планы?
– Через месяц автосалон, потом осенью книжная ярмарка, пока это всё.
– То есть постоянной работы…
– Нет и… Давай честно, до конца года я ничего для вас не вижу.
– Вот она, молодая шпана, что сотрёт нас с лица земли… – тяну негромко как бы в сторону.
– В смысле? – настораживается шеф.
– Поговаривают, что в «Золотой век» взяли молодого одиночку.
– Да, такой Акопян, ты его не знаешь. Способный парнишка.
– Наш Акопян?
– Какой наш, почему наш? Ты всё-таки знаешь его?
– Я спрашиваю – это ты его «Золотому веку» продал? Сделка прошла через наше агентство?
– Ну и что? – интересуется шеф агрессивно.
Стыдно ему, значит. Начальство всегда злится, когда ему стыдно.
– Никаких проблем, шеф. Не забудь – автосалон и книжная ярмарка за мной, ты сам сказал.
– Естественно, Володя, это вопрос решённый. Слушай, ты своим пока не говори, ладно? Вы до конца дня должны отработать, а то с «Мономаха» станется нам неустойку выкатить.
– У меня с «Мономахом» большая человеческая любовь, – говорю. – У нас с ним серьёзно.
